— Мне снятся дурные сны, — сказал он самому близкому из офицеров. — И я не понимаю, словно упустил что-то.
Генерал никогда не говорил вслух о снах и сомнениях, и от такого признания офицеру стало неуютно, будто стужей дохнуло среди летнего дня.
Ночью вдалеке рокотали военные барабаны. Эхо удваивало, утраивало команды, искажало их. Где-то и Черностенной шло сражение, но отследить ход боя не давало расстояние и блуждающие отзвуки. Тагари торопился, свернул с дороги, чтобы пройти напрямик, но по камням, по все еще снежному лесу идти двигаться было трудно.
Он распорядился подавать сигналы — помощь близко. Когда начало рассветать, все вдали стихло. Когда стало совсем светло, миновали пустую заставу, где, видно, недавно тоже сражались; то тут, то там лежали тела убитых солдат заставы и рухэй. Но основная часть, видно, успела отступить. Тела сложили во дворе, своих ровно, с почтением, врагов как попало. До крепости оставалась пара часов пути, уже не было смысла срезать дорогу.
Вскоре раздался стук копыт, ехал совсем небольшой отряд. Странной показалась такая беспечность, неважно, кто бы то ни был, воины крепости или чужаки. Дорога поворачивала; сквозь кедровые ветви видно стало огромного вороного жеребца. Флажок мелькнул, судя по навершию — командира второй ступени. Кто-то рядом облегченно вздохнул — свои.
Тагари не сразу узнал всадника, за которым ехал человек с синим флажком. Был этот первый без шлема, молод и крепок, и смотрел на подходящий отряд с каким-то мрачным весельем. Над правой бровью алела широкая царапина.
— У, демон его побери! — послышалось сзади. Тогда узнал.
— Что тут у вас происходит? — резко спросил Тагари.
Макори Нэйта чуть поклонился, придерживая коня — скорее насмешливым поклон вышел, нежели почтительным. Движения молодого человека были чуть более размашистыми, неуверенными, словно он выпил лишнего.
— Мой генерал, сегодня ночью отбита атака на Черностенную. Враг ушел.
— Сколько?
— Пара тысяч, наверное… похоже, разведка боем, — рассмеялся Макори. Странно он все же выглядел. Может, его по этой самой голове без шлема чем-то ударили?
— Как дела в крепости?
— Прекрасно… Я и мои люди первыми вышли к ним. Как видите, и земельная стража на что-то годится.
— А сейчас куда едете? — спросил один из офицеров Тагари.
— К заставе… надо же отдать долг убитым.
Не вязалось такое с Макори. Он скорее предоставил бы разбираться с этим солдатам крепости.
— А с чего ты решил, что они не вернутся? — Тагари пристальней вгляделся в сына давних соперников.
— С той стороны ущелья звучали сигналы отхода. Известно же — У-Шен сейчас возле крепости Шин. Решили, видно, что прорываться на север себе дороже, и лучше ударить в бок. Может, спустятся еще ниже.
Он снова непонятно засмеялся. Тагари решил, что это все же следствие пережитого — земельным, конечно, приходилось участвовать в стычках с разбойниками, но самому Макори это никак не могло стать привычным. Да и разница велика — банда человек в десять-пятнадцать и тысячное войско.
Генерал отрядил с ним десяток своих людей, еще два небольших отряда отправил в разведку. Конь мерно постукивал подковами по мерзлой дороге, а Тагари смотрел промеж его ушей, видя перед собой будто бы карту местности. Странная тактика у молодого командира рухэй. Будто решили взять с налету, сразу не получилось — ушли совсем. Восточные кочевники так воюют, у которых вокруг степь необозримая, смысла нет где-то надолго задерживаться. Зачем У-Шен так по-глупому положил своих? Солдат у него много, конечно, мог и попробовать…
— Ниже они будут прорываться, как и боялись, — раздался над ухом голос старшего офицера. — Все-таки хотят, сволочи, добраться до срединных равнин. Не закрепиться, так хоть пограбить…
В Черностенной уже выяснилось, что с офицером этим согласны все остальные. Тагари тем не менее опасался, что скоро последует еще один удар, и распорядился усилить караулы. Но все было тихо, никто не пытался атаковать. Только одни разведчики не вернулись из дозора, углубились до самой границы с рухэй. Их следы обрывались у пропасти — но тел внизу не было, и вокруг следов не нашли.
**
Кэраи установил слежку не только за многочисленной родней Аэмара и их доверенными людьми, но и за несколькими другими семействами на всякий случай. Нэйта входили в их число. Жаль, не хватало шпионов — Айю, не говоря о брате, этим не занимался, с нуля же трудно было создать целую сеть. Лайэнэ помогла своими девушками, у которых, в свою очередь, были еще знакомые ловкие особы, но ей нельзя было доверить по-настоящему серьезное.
Хотя выводы она тоже наверняка делала: слухи о скором падении Дома Таэна ползли по городу и округе извилистым ходом дождевого червя. Почти сотню лет правили здесь его предки, их чтили в народе, и, чтобы пошатнуть эту верность, одних слухов было недостаточно. Но он и сам постарался с идеей блага Солнечной Птицы, и война сыграет на руку лишь победителям.
Все чаще думал — ты же сам этого хотел, облегчить приход Столицы сюда. Но не такой же ценой! — возражал сам себе. А иной не получится. Уже не вышло. Не будет мирного договора с Тагари — либо падение Дома, либо смерть твоего брата в бою. Тогда, если захочешь, пытайся договариваться.
Я все это знаю, говорил он незримому собеседнику. Но пока надо найти того, кто распускает слухи.
Недавно на рынке для бедноты показали запрещенную некогда в Столице пьеску про падение одного древнего князя. Кукольную — и правитель этот походил на Тагари лицом и голосом. Подумал — не с Аталина ли ветер дует? Кукольные представления начали входить в моду не так давно, в Столице года два как, а здесь — с приезда посла.
Задумавшись, сидел перед зеркалом. Смотрел на собственные черты. Лицо как лицо… как актеры делают из себя других людей? Как им вообще приходит это в голову, и откуда знают, что нужно так, не иначе? Подозвал Ариму:
— Как думаешь, за кого я лучше сойду?
— Ну, судя по вопросу, хотите податься куда-то в места не самые почтенные, — хмыкнул слуга. — Шпионов вам мало?
— Мало, — вздохнул Кэраи, — Но мне с ними все равно не тягаться. Я устал только слушать донесения: мы тут, а они там. Все равно не годимся на роль небожителей.
— Ну, одевайтесь бедным чиновником, а я солдатом пойду.
— А почему ты не в армии? Дезертир?
— Еще чего, — возмутился Ариму. — Я одноглазый! — и в подтверждение сдвинул головную повязку на половину лица. — На сей день в таких нужды не было.
— А драться-то сможешь, если что, с одним глазом? Вдруг на меня нападет кто?
— А тогда у меня второй вырастет, — нахально заявил тот, и хозяин наконец рассмеялся.
В первый раз прогулялись они впустую, и Ариму уже думал, что господин угомонился. Но тот оставил дела и потащил слугу и на второй день по окраинам города, рынкам, пристани и забегаловкам. По толчее, среди всякого сброда. Часа два ходили. Порой казался мальчишкой, сбежавшим от учителя, а порой слугу поражал холодный и настороженный его взгляд. Развлекается? Как бы не так! Но что ему надо? Ведь ясно — все это лишнее, других занятий полно.
— Это мое дело, — сказал Кэраи вечером. — Мой род, память его. Он бы мог тихо догореть, как закат, раз уж меняются времена, или вспыхнуть последний раз — но трепать его имя по балаганам я не позволю. И просто сидеть и ждать докладов… нет, даже если иное бессмысленно.
На третий день они набрели на акробатов-канатоходцев, выступавших на отведенном для актеров пятачке возле пристани. Пара десятков зрителей, из них, может, половина бросит мелкую монетку, а то и вовсе впустую старались.
Легкая одежда — сами постоянно в движении, не холодно им. Красное, черное, белое, желтое… от пестрых нарядов, увешенных лентами, рябило в глазах. Раскрашенные нарочито лица, к поясу прицеплены маски — верно, представляют и сценки. А пока лишь перебрасывались фразами, призванными рассмешить.