Если разговоры с Амая были приятны, то этот секретарь, наверное, в родне имел нечисть, нагоняющую тоску. Сразу сердце заныло — вот спрятался здесь, в мирной крепости, и помощником сделали только по стечению обстоятельств, спасибо Дому Нара. Вернуться бы в кузни, а еще лучше отпроситься вместе с новобранцами к Трем Дочерям. Только бы старший товарищ, он же начальник, не воспротивился. Но Лиани постарается его уговорить.
Охваченный тревожным и тяжелым раздумьем, поднялся на крепостную стену, вглядывался в другую стену, древнего хвойного леса, будто мог через тысячи стволов, через горные отроги увидеть север.
Там его место. Он все-таки может хоть что-то сделать для своей родины, пусть даже убьют в первой же схватке.
В стычках с бандитами ему раньше участвовать приходилось, убивать — нет. И звание десятника получил за дело бескровное — когда нашли и задержали изготовителей фальшивых монет. Так странно, всегда служил порядку в родных землях, мечтал делать это лучше и лучше, а никогда не задумывался, что не всегда блестящим и светлым останется лезвие сабли. Говорят, клинок помнит все души, которые забрал, и они видны, если всмотреться.
Здесь, в крепости, большинство тоже не знали, что такое схватка с врагом. Даже солдаты, отслужившие много лет, не бывали за пределом мирных гор Юсен, что уж говорить о новобранцах.
Ветерок донес запахи кедра, сырого мха. Вдохнул полной грудью — раз пока его место здесь, надо использовать это. Красота-то какая, а уж летом, наверное, или осенью, когда красное золото листьев оттеняет темную хвою…
Стало полегче. Сам не заметил, как снова начал напевать с детства знакомую песню; от той, про перепелку и ветер, перешел к другой, о лотосе и красавице.
Услышал — девичий голос ему подпел несколько слов, а потом раздалось хихиканье. Обернулся — вздрогнул сперва, показалось… После сообразил — вот эта невысокая, в синей шерстяной накидке, слишком короткой для холодов, не Нээле, а вовсе даже та девушка из гостиницы, где его угораздило свалиться больным. Имя вспомнил, похожее на песню клеста — Кэйу. Ей бы в холмах восточнее быть, а она стоит здесь, придерживая конец накидки, голову чуть склонила и смеется беззвучно.
— Узнал…
Глава 16
Долг сына или дочери — чтить своих родителей, быть послушными их воле, радовать их душу. Я не была хорошей дочерью, думала Майэрин, бесцельно бродя по серому саду: сейчас, в конце месяца Угря, он и в лучшие времена не сильно бы радовал взор, теперь же садовники и вовсе работали спустя рукава.
Шелковые туфельки промокли от тающего снега: не по погоде обувь, но какая разница. Домашняя простая одежда — ткань отяжелела от сырости, тонкие пальцы в пятнах от туши, и сама не помнит про это, и служанкам не до того. Хорошая тушь, дорогая, трудно смывается…
Я была плохой дочерью, думала девушка, бродя по сырым галечным и песчаным дорожкам, среди плотных, погребальных кустов можжевельника. Садовые фигуры-звери смотрели ей вслед печальными неживыми глазами.
Надо было соглашаться, когда отец впервые заговорил о свадьбе. Тогда ничего бы не было, все бы жили. Все трое… нет, четверо — не надо забывать об отце Рииши, то есть господина Нара-младшего.
А ведь ей самой отец все позволял, хоть и посмеивался — что за девушка, больше времени проводит в обществе книг и писчей бумаге, чем среди подруг и сундуков с нарядами.
Теперь даже плакать нет смысла.
И нет смысла думать о прошлом — будущее бы достойно принять.
Представляла, как возникнет-воздвигнется на пороге человек с указом из далекого золотого города, имя семьи будет опозорено, а всех женщин сошлют куда-нибудь в глушь, где дом едва виден из зарослей камыша и крапивы. И день за днем, день за днем потянется безотрадно. Она молода, и долго будет смотреть, как рядом растут, а потом и стареют одинокие сестры…
В такие моменты ей хотелось умереть, а потом было стыдно за подобные желания. Отца она продолжала любить, за всю жизнь не слышала от него резкого слова. И от имени Дома не отказалась бы ни за что, предложи ей кто-нибудь. И в душе царило смятение — а то, что она допускает вину, почти уверена в ней — это уже предательство семьи или нет?
Нет, не зря все же думает день и ночь — плохой была дочерью, и ей остается…
Очень трудно Рииши было в роли нового главы Дома. Рад бы никогда им не становиться… Сперва немногочисленные родственники — привыкли видеть его наследником, учтивым молодым человеком, которому еще расти и набираться опыта. Теперь из них кто-то пытался поучить уму-разуму, кто-то соблюдал все положенные правила обхождения, старательно не мешая ему ошибаться, и толку от всего этого было, как от телеги яиц на ухабах.
Ладно хоть нашлась пара дядюшек-тетушек, которые просто по-человечески сочувствовали ему и выказывали готовность помочь или хоть не сбивать с толку непрошенными наставлениями.
С другими Домами было куда сложней. Темной слыла история со смертью Аори и Тори, в болотной трясине и то вода чище. Не хотел ее касаться сейчас — пусть бы казался кротом, что забивается в нору поглубже; не хотел, но приходилось. От каждого из равных теперь глав Домов хоть намек, да услышал.
А правильно держать себя не умел. Ладно хоть не приучен был показывать истинные чувства: очень удивился бы, узнав, что говорят за спиной — наследник, мол, попался тот еще кремешок, не знаешь, как подступиться.
Все ночи были полны глухого отчаяния. Спал мало, больше сидел за книгами или бумагами Дома. Но толку от того, что он так сидит? Бросить бы все, и уехать на север, в гущу сражения… Нельзя. Долг не велит.
И тот же долг требовал, чтобы он сам — как младший — нанес визиты равным, и принял тех, кто стоит ниже. Война, не война, особого значения это не имело. Может Рииши и рад был бы пропадать в оружейных, что Срединной, что Осорэи, но отказ увидеться с кем-то служил намеком на неприязнь.
Спасибо хоть матушка, отложив в сторону горе, давала советы. Только сейчас оценил ее ум — привык, что немногословная, добрая, всю себя отдает семье. А она, оказывается, и наблюдать умела, и знала, как повести речь.
— Мама, тебя бы советником! — вырвалось как-то.
Нэйен так улыбнулась…будто скинула пару десятков лет. А ведь ей всего сорок шесть, запоздало подумал. Да, кажется… говорили ведь — родилась в год, когда пролетела звезда с хвостом, и ночные светила встали в ряд на ее пути. Почему-то не думал никогда о возрасте матери. А ведь у нее и морщинок-то не особо много, в сумерках кажется молодой… Даже смерть мужа не прибавила лет.
Хоть и тяжко было, но пока все шло довольно гладко: к нему приглядывались — не каждый в столь молодом возрасте становится главой Дома, и вместе с тем никаких неожиданностей не ждали. Почтительный молодой человек, правильный, старших слушает, решать все будет не он, а родня, вот на нее и стоит направить внимание.
Только Хоиру Иэра, глава охряных угрей, всерьез заинтересовался им самим. Откуда-то проведал, рыба сушеная, что Рииши целых два раза уже посетил вдову Тори, и, кажется, что-то подозревает.
Он якобы случайно встретил Рииши у Нефритовых ворот, когда тот возвращался от оружейников — пешком, как любил. Окликнул из носилок красного дерева, самых дорогих во всей провинции. Молодой человек знал, что этот Дом неожиданно выделил на нужды Хинаи крупную сумму, что поддержал господина Кэраи, но все-таки Хоиру остерегался. Как и его ныне единственного сына. Могли бы дружить — отталкивала вечная полуулыбка глиняного изваяния и внимательный, затаенный прищур. Погибший меньше года назад Ариеру был куда проще. Эх, судьба несчастливая…