— Побудь со мной. Она все равно не здесь, а сейчас война… я ни о чем не прошу, ты сам разберешься потом. Но мне так страшно и одиноко, хоть я улыбаюсь все время.
Днем, как обычно, занят был с новобранцами. Пока оружия им не давали — палок достаточно. Попадались среди новобранцев ловкие парни, но, видно, большинство лучших уже забрали на войну — а из этих чуть не каждый держал палку свою, как лопату. Одни боялись и руку с ней поднять — воздух, что ли, поранить, или соломенное чучело? — другие махали как ненормальные.
Управляться с луком их и не пытались учить, только трата стрел. Чуть позже выдадут копья, самым способным сабли. У Мэнго же — все бойцы, хоть их меньше почти вполовину.
— Отдыхайте четверть часа, — распорядился, и отошел в сторону, выпил теплой воды. Равнодушно глядел, как во двор въехал гонец — средних лет, уставший и пыльный; спешился, с поклоном подошел к командиру Сосновой Таниере, который наблюдал за тренировкой. Передал узкий футляр, в каких возят письма.
Ни одного знака на футляре, потрепанная бурая кожа. Подумаешь, вестник. Если бы не лицо всадника: неприметное, для Лиани оно было подобно раскрашенному воздушному змею, что запускают в небо на праздник. Видел этого человека с Макори, когда тот приезжал с проверкой, и во время допроса видел. Мельком, но запомнить хватило. И какой еще Дом пришлет такого гонца, кроме Нэйта?
Как прошли оставшиеся часы тренировок, Лиани не помнил. Наверное, хорошо, раз никто ему ничего не сказал.
Все подозрения ожили — а ведь совсем почти позабыл, с чем прислали сюда.
Вечер провел у Кэйу, но был как на иголках, и немного обиженная девушка сказала ему уходить раньше, чем явно сама хотела того.
А он уйти-то ушел, но не знал, что делать. Не в казарму же возвращаться — не поможет. Во дворе заметил гонца. Остался, значит…
Было уже совсем темно, и еще похолодало к ночи; из казарм местных солдат доносился смех и громкие выкрики, у новобранцев было заметно тише. Над двором повисла луна, такая же яркая, как факелы на стенах небольших открытых галерей внутренней башни. Сказывалась давняя мирная жизнь — башенный пристрой был довольно новым, куда удобней для жизни, но не для защиты от врага. Хотя сюда, во внутренний двор, надо было еще пробраться…
На второй, верхней галерее располагались комнаты старших командиров, младших офицеров — на нижней. Может, к Амая зайти? он приглашал — никак не желает видеть в бывшем оружейнике лишь подчиненного. Но, поднявшись, уже почти у двери, Лиани заметил, что глава Сосновой стоит у лестницы наверху. Большая его фигура, чуть подсвеченная факелом сбоку, и отсюда была узнаваема. Командир спустился на нижнюю галерею, завернул за угол. Медленной и размеренной была походка, слишком медленной — верный знак, что погружен в раздумья.
Лиани заметил, что часовой отвлекся, поправляя что-то в обуви, и скользнул мимо, вверх. Сам не знал, зачем, не надеялся же найти подробно расписанный план заговора. Добрался почти до самых покоев Таниеры, нерешительно остановился. Тут было пусто, но и с галереи, и со двора Лиани увидеть могли. Просто заметив, вряд ли кто-то спохватился бы: подумаешь, вестник кем-то посланный. А вот что он торчит тут, не зная, куда себя девать, уже хуже.
Шаги снова послышались.
Поднимался…
Юноша застыл, мог бы, вжался бы в столб-опору: уже успел узнать, как чуток слух этого грузного, немолодого уже человека. Не просто мышь под полом услышит, еще и отличит среди других таких же.
Казалось бы, ну, увидит Лиани — рассердится, накажет как-нибудь, но совсем на серьезный проступок это не тянет. Все-таки не рядовой, а помощник офицера. Только очень уж хорошо помнил разговор двоих в селе, где Нээле хотели убить — и все, что вышло потом.
Не дышал; ветер его пожалел, помог — налетал, свистел, с силой толкался в стены, пытался погасить факелы. Пламя пригибалось, едва не отрываясь от рукоятей.
А командир вернулся к себе, видно было, как перемещался по комнате свет — верно, прошел с лампой, сел возле окна, приоткрытого. Рама закреплена была, чтоб не хлопать от ветра.
Лиани оставался на месте. Страшно было. Очень — в прошлый раз ведь чудом уцелел, и вся жизнь перечеркнута. Но какой-то вредный дух принял форму комарика, залетел в ухо и оттуда жужжал — ты ведь тут в некотором роде за этим, так иди, приглядись получше. А заметят — ну, придумаешь что-нибудь… Уж после всего, что было, опасаться в окно заглянуть?
И заглянул.
Но ничего не увидел — хоть рама была приоткрыта, стол стоял немного сбоку, и глазам открывался только его край. Еще немного, и Лиани часовой заметит; будь он хоть десять раз свой, то, что у окна замер, весьма подозрительно.
Злой дух, сидевший комариком в ухе, решил то ли помочь, то ли еще посмеяться — выпорхнул и, похоже, влетел в ухо командиру Таниере. Тот резко встал — слышно было, как стул по полу стукнул, — и вновь вышел, не заметив любопытную тень, заскрипели доски под удаляющимися шагами. Видно, тяжкими были размышления. На сей раз не спускался вниз, свернул за угол галереи. Лиани, не долго думая, вынул подпорку, толкнул раму, и не запрыгнул — почти втек в окно.
Письмо лежало прямо перед ним, подписанное Суро Нэйта — юноша дважды пробежал глазами ровные строчки, но ничего не понял. Речь шла о каких-то родственниках, каких-то покинутых женщинах и ожиданиях. Совсем не то, что глава могущественного Дома может написать командиру крепости.
Пока размышлял, пытаясь вникнуть в смысл, уловил отдаленные голоса. Успел выбраться, оставив за собой все как было. И сердце, кажется, чуть не потерял по дороге, настолько оно колотилось. Казалось — не менее часа прошло, но лунная половинка совсем не сдвинулась от ветки, над которой висела.
Командир Таниера разговаривал со своим помощником, но в комнату вошел один. И тут же Лиани ощутил запах горящей бумаги. Теперь уж точно не перечитать письмо…
Юноша успел, ухватившись за перила, скатиться по наклонному карнизу, спрыгнуть на нижнюю галерею. Сильно ударился, но встал будто ничего не бывало
Так помощник командира, сойдя по лестнице, его и увидел.
— Ты что здесь делаешь? — всмотрелся в лицо: — Тебя забыли предупредить, что без важной вести вам в эту сторону вход закрыт?
Лиани быстро опустился на колено — боль отдалась во всем теле, — склонил голову:
— Я виноват. Шел к офицеру Амая, свернул не в ту сторону.
— Как тебя пропустил дозорный?
— Верно, отвлекся.
— Оба завтра будете наказаны, — сказал то раздраженно, но слышно было — он занят своими мыслями, и проступок Лиани уже почти выкинул из головы.
Отделались легко — сутками тяжелой и грязной работы. Сколько Амая не пытался назавтра расспрашивать, зачем юношу понесло в другую сторону от его комнаты, тот так ничего внятного и не сказал. Отвлекся, задумался, и сам не понял, куда идет.
А гонец утром уехал, Лиани этого не застал, но подтвердили товарищи на воротах. Не сомневался: увез ответ, а иначе зачем бы он тут оставался на ночь, не постоялый двор.
**
В монастыре Черного Дерева в эту ночь Нээле пришлось несладко. Девушке снился кошмар.
…Светляки над поляной, красиво, она бежит за ними, светляки кружатся вокруг, и звучит чей-то голос — человек говорит так, будто гладит кошку.
А потом светлячки начинают кружится, вот уже только одно огненное кольцо, и оно смыкается у нее на горле.
Нээле просыпается и едва может дышать. Лежит на узкой кровати в своей крохотной комнатке, откинув одеяло, и не сразу понимает, как без него холодно. Ставня приоткрыта, видимо, ее распахнул ветер.
Глава 18
…И другие люди говорили, и зеркало: глаза-обманки, то карими казались, то темно-синими, то были томными, то искрились лукавством. Хорошенькая, как цветы ландыша, и такая же маленькая. И так же чувствовала себя живущей в тени. Никто в крепости не видел ее недовольной, кроме личных служанок, но уж тем были знакомы и ее слезы, и приступы глухой безнадежной тоски, от которой не спят всю ночь.