Сторонний наблюдатель немало бы удивился, что случилось с ашринэ — для солнечного удара еще недостаточно жарко…
Она всего-то пыталась скопировать почерк Энори. Кто бы мог подумать, каким трудным заданием это окажется! Разные школы написания в свое время дались ей не в пример легче. Извела уже с десяток листов, но толку чуть.
Не отважилась довериться кому-то еще: мало ли, у Энори было много самых странных знакомых, вдруг кто-то задумается. К счастью, подделывать подпись господина Кэраи Таэна не было нужды. Чудом добытый листок у нее — настоящий.
Везение? Или приготовленная судьбой ловушка?
Но он уехал… такая возможность!
Снова екнуло сердце. Уехал. Поспешно, отдав распоряжения, говорящие, что вернется нескоро. У Лайэнэ тоже были верные люди, они передали. Только вот куда направился, тайной осталось для молодой женщины. Может, на север, где самое сердце грозы, может, в Мелен за подмогой, как не слишком давно, или в Окаэру, а может, в саму Столицу… Нет, это долго, ему нет смысла.
А в Мелен… он как-то отметил вскользь, что готов был добыть войска любыми средствами, даже свадьбой. Тогда сказал об этом, как о шутке…
И еще раз нет. Из Мелен он вернулся не слишком радостным. Что-то произошло там, не до женитьбы.
О чем она только думает… А надо — о том, как проникнуть к мальчику, завоевать доверие юного наследника.
О том, как еще раз ослушаться — на сей раз прямого приказа.
Очередной лист был смят и отброшен.
Прокляла все на свете, пытаясь добиться сходства. Казалось бы, возьми любого малограмотного человека и попроси его написать под твою диктовку. Подходящий почерк получится, все знаки вразнобой. Но нет, выходило не так — легкими были у Энори линии, без всякой натужности. Для того, кто читать умел хорошо, разница в написании просто бросалась в глаза. А мальчик… он мог и знать. Другой возможности не представится.
Но этот кошмар… как его воссоздать? Воистину, если б Энори решил посмеяться над всеми школами почерка сразу, это бы не вышло лучше!
Лайэнэ отложила кисть, задумалась. Вспомнила, каким увидела недавно — натянутым, как струна, — и каким видеть привыкла.
Вспомнились его слова:
«Границы придумали люди… Просто представь, что я — волна или ветер, или огонь»…
Он не мог играть на флейте, не мог одеваться, как все… Считала — это из-за того, что ему дано меньше. А если наоборот? Перевела взгляд на бумагу. Показалось — сухие стебли травы в беспорядке, ветер качает их…
Поспешно взялась за кисть. Скопировать его почерк нельзя. Не бывает двух одинаковых стеблей, низок птичьих следов или облачного узора. Но можно понять…
**
«Ступай, попробуй предупредить воинов Сосновой», — сказал отец-настоятель одному из жителей монастыря, хорошо знавшему эти края. Спокойно сказал, будто и не произошло ничего, только морщины на лбу стали гораздо глубже.
Затем собрал людей во дворе, обратился с короткой речью.
Это святая земля, говорил. Здесь нет оружия, да оно и бессмысленно. Поэтому те, кто верит, что монастырские стены станут ему защитой — могут остаться, прочим разумней уйти.
Про монахов речи не шло — им в любом случае оставаться. Среди них были и совсем молодые, и постарше, недавно принявшие обет, и у многих во взгляде сквозило недоумение — вот это оно и есть, то самое служение, которое принял?
Когда возвращался, увидел девушку — ту, что недавно едва не заблудилась во снах. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, бледная до синевы.
Настоятель улыбнулся ей, пытаясь утешить — подумал с горечью, что вот ей-то уж точно стоило бы уйти. Красивая, молодая…
— Если неразумной дочери будет дозволено… — произнесла она каким-то младенчески-тоненьким голоском, качнувшись вперед. — Не отсылайте людей, монастырь устоит. А по дороге они могут погибнуть — враги идут неизвестной тропой, они не оставят свидетелей.
— Здесь не слишком много ценностей и еды, но все же добыча, — сказал один из монахов-провожатых, суровый, выше Нээле на две головы.
— Монастырь устоит, — повторил она, и настоятель увидел, как слеза катился по ее щеке — от бессилия сказать что-то более связное.
Монах от нее отмахнулся, а настоятель прислушался: нет, ему Небеса ничего не желают сказать. А эта девушка… кто-то из высших сил отметил ее, но ее вещий дар — новорожденный птенец в гнезде, а может, еще и не вылупился из яйца.
— У недостойного служителя нет власти приказывать, — ответил он, помолчав. — И будущее ему неведомо. Люди выберут сами.
Вскоре монастырь покинули человек пятнадцать, они, почти ничего с собою не взяв, устремились той же дорогой, какой недавно шел Муха со спутниками.
**
— Гроза идет сильная, — сказал Ка-Ян, ежась и поглядывая на небо. Ветви над тропой, по которой двигались, почти скрывали его. Ординарцу было немного не по себе: и грозу не любил с младенчества, и в паре часов находился большой монастырь, по слухам, богатый — в отряде рассчитывали поживиться.
Свернут, не свернут?
Тут глушь…
Но командир пока ничего не сказал.
Шума не будет, убеждали Вэй-Ши. То есть будет, конечно, но это уже не имеет значения — до Сосновой осталось меньше трех дней пешего хода по картам Энори, их разведчиков удалось устранить вовремя, отряд до сих пор не раскрыли, а скоро все равно застава, которой не миновать. И никакая помощь подойти не успеет, разве крестьяне с мотыгами?
Вэй-Ши — он один из немногих ехал верхом — поглаживал пальцами хвост куницы, пришитый к плечу, и молчал. Если дать людям волю, они потеряют время; а, взяв монастырь, не сразу снова станут послушны. Если пройти мимо, будет зреть недовольство — трудно день за днем красться потайными еле видными тропами, опасаясь любого шороха. Но тем злее они окажутся в схватке возле Сосновой. Ведь никто не знает, имеет ли еще смысл эта атака. Если рухэй больше нет в долине Трех Дочерей… если Мэнго уже отступил…
Нет, невозможно. И он, и его племянник — под рукой высших сил.
Но как быть сейчас?
Не обольщался — на обратном пути на монастырь уже не напасть. Отряд сильно поредеет, а ценности монахи наверняка сумеют припрятать.
— А это еще что за… — голос ординарца прервал его мысли. Сбоку от тропы высилось зловещее дерево: без коры, черное, острые ветви направлены были в небо, словно рога. Темно-багряный лишайник рос на ветвях и стволе.
— Я слышал, монастырь этот носит название черного дерева, может, оно? — предположил кто-то из воинов.
— Я слышал про такие деревья, — сказал Вэй-Ши, подъезжая поближе. — Говорят, это молнии, которые не смогли вернуться на небо.
Вдали пророкотало, по вершинам деревьев пронесся шелест, словно пробежало много-много мышей.
Само по себе дерево ничего не значит, думал Вэй-Ши. Выглядит неприятно, и только. Но схожее имя носит сам монастырь, и его священная реликвия схожа с этой. И гроза близко — рухэй всегда внимали ее голосам, с тех пор, как гром и молния помогли их народу появиться на свет.
Снова прошелестели ветви, одинокая капля нашли дорогу промеж листьев и упала на щеку Вэй-Ши.
— Мимо идем, — сказал он угрюмо. — Не затем нас послали.
**
Нээле всю ночь стояла под ливнем в монастырском дворике, неподвижная, как тамошние изваяния; остальные обитатели Эн-Хо постарались укрыться под навесами, еще с вечера обреченно ожидая атаки, но слышно было лишь гром и порывы ветра.
Сперва отдельные капли с силой ударялись о плиты, словно хотели пробить их насквозь; злясь на свое бессилие, они соединились в потоки. Молнии разрисовывали небо, не оставляя нетронутого уголка, а потом остался один только дождь.
Посланник вернулся утром другого дня, запыхавшийся и донельзя обрадованный тем, что монастырь невредим, и все люди целы — ожидал найти обгоревшие разграбленные развалины.
— Я не смог ничего, — повинился он отцу-настоятелю. — Думал, они чужаки, мест здешних не знают, а я напрямик, срежу по склонам… А они, видно, разведали все. Уже недалеко от заставы Сосновой — когда я до короткой тропы добежал, на ней вовсю следы были. И… похоже, убили каких-то людей, в овраге тела лежат, прикрытые ветками. С десяток, не меньше. Смотреть не отважился, но, вроде, крестьяне…