Я уже пришел в себя.
— Ты больная, да? — оборвал я. — Твои перемены пола совсем мозги вывихнули, что ли?
— Я даю тебе подсказку. Ты ничего не знаешь о своих предках… Они могли быть россами…
— Поеду в Вечную Сиберию и спрошу старожил 37-го Посада, — отрубил я. — Делов-то! Кто-нибудь обязательно вспомнит моих родителей.
— Вспомнит, что они приехали откуда-то из другого Посада… Но какого именно? Информацию об этом ты не сыщешь ни в каких заплесневелых архивах. Поэтому ты всегда будешь сомневаться, нет ли у тебя кровной связи с тем народом, который ты грозишься уничтожить. Где-то глубоко в подсознании ты помнишь, как тебя бросили родители, и отсюда проистекает твоя забота об этом мальчишке, в котором ты видишь себя… Просто этого еще не осознаешь ввиду своей глупости.
Я приготовился послать ее так далеко, насколько позволял мой персональный словарь мата, но Габриэлла разом поскучнела, словно разговор ей внезапно надоел.
— Ну все, хватит маяться дурью. Дай мне слово, что взрывов больше не будет.
— Где Кира?
— Ты дашь слово, когда ее получишь?
— Когда ее получу, и мы все покинем Росс! — сказал я, задыхаясь. — Да, дам!
— Отлично.
Она улыбнулась мне — впервые не насмешливо, а немного грустно. И растаяла во второй раз. На сей раз окончательно. Сумрак рассеялся, сверху на меня обрушилось сияние жаркого солнца, подул ветер. Иллюзия растворилась в небытии, и я снова оказался на краю полуразрушенного становища с поваленными шатрами. Значит, все-таки голограмма… В блекло-голубом небе пульсировала сеть из шестиугольников — она медленно таяла в пространстве. Неужели Габриэлла поверила мне на слово, которого я еще не дал?
С зеленой поляны передо мной взлетело росское такси и унеслось в вышину. Слышался свист разрезаемого воздуха, но не шум двигателей. А посреди лужайки осталась стоять, с потрясенным видом глядя на меня, Кира Огнепоклонница.
***
Признаться, я не сразу ее узнал — давно не видел, к тому же она изменилась. Во-первых, на ней красовалось короткое красное платье, а густые каштановые волосы были уложены в высокую прическу. Во-вторых, на ней не было очков, к которым я привык. В-третьих, легкий, мастерски нанесенный макияж сделал ее черты ярче, взгляд выразительнее, очертания полных губ сочнее. В таком прикиде в Скучном мире появляются селебрити на красных ковровых дорожках, окруженные умирающими от восторга поклонниками и папарацци всех мастей.
— Олесь? — негромко сказала она и пошла навстречу.
Я тоже пошел, молча и на негнущихся ногах. Позади слышались голоса, но я ни на кого больше не обращал внимания. Мы обнялись. От Киры пахло тонким парфюмом. Я не верил тому, что происходит. Что, если это еще одна симуляция?
— Это еще кто? — рявкнула позади Люция.
Я слегка выпустил из объятий Киру и обернулся. Огромная Отщепенка шла к нам, насупившись, сильно раздраженная. Одна ее татуированная рука лежала на рукояти сабли.
— Это моя подруга, — известил я громко. — И будущая супруга.
Уголок губ Киры чуть дернулся, и она приподняла бровь. Но промолчала. В ней появилось что-то новое, утонченное. Я видел в ней ту же бунтарку-дикарку, сбежавшую из собственного племени и жившую в полном одиночестве в полуразрушенном городе среди бумажных книг, но одновременно в ней зародились новые черты. Жизнь в Росс не прошла даром.
— Еще одна? — удивилась Люция. Она остановилась возле нас и смерила Киру взглядом с высоты своего немаленького роста. Кира отвечала ей бестрепетным взором карих глаз. — А она точно не биобот?
Не знаю, специально ли так беспардонно и вызывающе себя вела Люция. Что-то подсказывает, что да, специально. Наши нежные объятия и красота Киры не укрылись от внимания Отщепенки.
Но я все же еще раз посмотрел на Киру — на сей раз с использованием В-сканера. Нет, Кира — совершенно точно человек, а не биобот. Люция это тоже видит, как ведунья.
— Не “еще одна”, а единственная, — поспешно сказал я.
Люция басом расхохоталась и отошла.
Подбежал Витька — встрепанный, возбужденный, в перемазанных в пыли штанах. Видимо, успел поваляться на земле, когда сорвался ураган.
— Кира! — завопил он. — Вернулась!
— Ви… Витька… — пролепетала Кира. Она была ошарашена. — Но ты же умер!
— Я тоже вернулся, — беззаботно отозвался пацан. — Благодаря вот этому увальню.
Он тыкнул меня в бок. Я смущенно улыбнулся и подумал о словах Габриэллы о моих родителях. Она, конечно, издевалась, выдумывая разные версии моего происхождения, но во всех них меня бросили родители. Наверное, так оно и было на самом деле. Неспроста ведь меня воспитывала тетя Вера. Я их не помню — как и не помню, что меня кто-либо бросал. Но иначе трудно объяснить то, как я привязался к Витьке. Это была не просто привязанность, а что-то, связанное с чувством вины… Мне не хотелось — ужасно не хотелось! — обмануть его, оставить, предать. То, что я позволил ему когда-то умереть, в глубине души воспринимал именно как предательство.
Что ж, предки меня предали — окей. Я вот зато никого не брошу ни за что на свете.
— И я вернулась благодаря ему, — тихо произнесла Кира. Она осторожно приобняла Витьку. Они уже были одного роста — с момента их последней встречи Витька успел немного подрасти. Кира посмотрела на меня. — Ты был в мире мертвых?
— Хуже, — сказал я. — В Скучном мире.
— Значит… — пробормотала Кира, задумавшись. — Он его часть…
— Это виртуальный мир, — успокоил я ее. — Ничего такого.
Она намеревалась что-то возразить, но сдержалась.
— Мы уезжаем отсюда, — сказал я. — Немедленно.
Задрав голову к зениту, я заорал:
— Даю слово, Габриэлла! Слышишь?
Все время, пока мы в великой спешке собирались, у меня не исчезало неприятное чувство, что россы устроят подлость. Но ничего не происходило. Кире не оставили никаких своих вещей, кроме того, что было на ней — вероятно, так Габриэлла в очередной раз проявляла свой извращенный юмор. Но это не беда. Телосложение у Киры, как у Катерины, и моя наложница поделилась с ней частью своего туалета, в котором я углядел весьма интересные вещицы. Никто не задавал лишних вопросов: наложницы воспринимали каждое мое слово как вселенский закон (или умело притворялись, что воспринимают именно так), Ива молчала, Артур и Витька шустро таскали шмотки из шатра в вездеход и тоже не были склонны к пустой болтовне. Сама же Кира, к моему некоторому неудовольствию, проявляла к обилию женщин с неясным статусом вокруг до странности мало внимания. Я вовремя вспомнил, что Кира — все же дикарка, и наличие у ее жениха еще нескольких наложниц парит ее мало. Или — опять-таки — она просто скрывает эмоции до поры, до времени.
Стемнело, когда мы полностью укомплектовали вездеход. Батарея была заряжена под завязку. В становище мягко засветились фонари, в воздухе раздавался стук молотков и звон пил — симплы вовсю восстанавливали порушенное жилье.
— Пока меня не будет, — сказал я, стоя перед шатром и всем своим необычным “семейством”, — Катерина, Азалия и Артур имеют полное право распоряжаться всем, что у них есть… то есть у меня есть. Шатром, скотом, всем имуществом. Живите дружно. Когда Артур пройдет испытание на ведовство, он станет владельцем хозяйства. Тогда Катерина и Азалия смогут найти себе пару, если… э-э-э… захотят.
— Не захотим мы никого, пано! — запричитали наложницы как по заказу.
Тут я впервые ощутил колючий взор со стороны Киры, которая стояла рядом в легкой и просторной одежде, удобной для путешествий. Мда, повезло мне, что мы смываемся отсюда… Задержись я здесь хоть на денек, этот нежданный гарем устроит мне жаркую баню, от которой я буду не в восторге.
— Тихо! — раздраженно сказал я. Наложницы мигом умолкли. — Как я сказал, так и будет. Понятно? Вы свободны.