Шлыков пристально посмотрел в лицо товарища, хотел поделиться полученными вестями, но вместо этого принял суровый вид и по-командирски сказал:
— Ну, ну, может, не скоро найдем, а нюни распускать тоже нечего!
Сынишка Андрея принес буханку хлеба, кувшин молока и кусок сала.
Проголодавшиеся бойцы молча поели и, поблагодарив мальчика, направились на хутор Ольховый.
Вокруг старых сараев заброшенного хутора они увидели остатки давно погашенных костров. Поблизости валялись пустые консервные банки со знакомыми наклейками и обертки от галет. Сомнений не оставалось: здесь были свои люди, но они ушли и никого не оставили.
Посовещавшись, десантники решили обследовать окрестности. Они разделились на две группы и направились в глубь леса давно заброшенными тропинками, расходившимися от хутора в разные стороны.
Огромный смешанный лес местами перемежался ярко-зелеными полянками, на них частой россыпью краснела брусника. По обочинам тропинки, извивавшейся между толстыми стволами деревьев и кустарниками, попадалось много белых грибов. Следом за Шлыковым шли Яша Кулинич и Валентин Телегин. У всех нервы были напряжены до крайности. Каждый из них ожидал, что вот-вот за тем или иным поворотом они увидят партизанскую землянку или встретят кого-либо из разыскиваемых товарищей. Но ландшафт не менялся, и нигде никаких признаков присутствия человека не замечалось. Они пробовали сигналить, по очереди и все разом дуя в свои манки. Но лес отвечал им только треском сухих сучьев под ногами разбегавшихся зверей да шумом в ветвях от вспугнутых птиц.
Подошли к стволу огромного, сваленного буреломом дерева с высохшей, изъеденной насекомыми корой. Дальше итти было некуда. Впереди, в просветах между деревьями, виднелись поблескивавшие зеленоватой влагой топи, усеянные кочкарником и островками, — там начинались труднопроходимые берзинские болота.
— Давайте посидим здесь немного, — предложил Шлыков и, сев на ствол дерева, вытянул одну ногу. — Чортов сапог, — морщась, проговорил он, — столько километров исходил, а все жмет.
— А ты сменился бы с Иваном Библовым, — посоветовал Телегин, присаживаясь рядом, — вы с ним, кажется, одного росту.
— Примеряли, да у него ступня с таким лошадиным подъемом, что совсем в мой сапог не лезет. Нет уж, сам как-нибудь разношу.
— Какие замечательные места, — мечтательно сказал Яша Кулинич. — Сколько ягод, грибов, а дичи, наверно, тут на болотах, — всем нашим отрядом не перестреляешь.
— Да, места здесь хорошие, — задумчиво проговорил Шлыков и, вдруг оживившись, обратился к своим товарищам — А что, если перебазировать сюда наш отряд? Как думаете, ребята? Будем пока землянки строить, продукты заготовлять на зиму, а там, глядишь, и наши начнут сюда подтягиваться.
— А если наши вообще сюда не придут? — спросил всегда пессимистически оценивавший обстановку в лесу Телегин.
— Не придут? — повторил Шлыков и вздохнул. — Тогда… тогда будем действовать одни, самостоятельно. В трех — четырех километрах отсюда проходит шоссе Лепель — Бегомль. На несколько вылазок у нас взрывчатки и боеприпасов хватит, а там…
— А там у немцев добудем! — поддержал командира легко увлекающийся Яша Кулинич.
Но Шлыков замолчал и нахмурился. Он прекрасно понимал, что он сам и ядро его отряда, десантники, были слишком неопытны, чтобы обеспечить себя всем необходимым и наметить перспективы борьбы на будущее.
Возвращаясь с хутора, Шлыков всю дорогу молчал. Более тридцати дней бесплодных скитаний по лесам и болотам измотали нервы, но к цели не приблизили. За это время к семерке десантников присоединилось до трех десятков окруженцев, и молодой их командир, до последнего дня не терявший надежды найти командира отряда, теперь уже и сам не знал, что делать дальше, куда вести своих людей, какие ставить в порядок дня задачи.
Я представлял, как тяжело было моим бойцам и командирам групп, по большей части комсомольцам, горевшим священной ненавистью к врагу, но не имевшим необходимого опыта общения с людьми в той исключительно сложной обстановке.
Продолжая бродить по деревням, в которых притаились агенты гестапо, все это я видел и испытывал на себе. Высказанное мне дедом Кондратом из Кажар подтверждалось все более отчетливо.
Помню случай с одним провокатором. Это было уже весной сорок второго года. Мы совершали шестисоткилометровый переход из Витебской области в Пинскую. В районе Вилейки на минах, подкладываемых нашими подрывными пятерками, каждую ночь взлетали вражеские эшелоны. Гитлеровцы, не подготовленные к борьбе с крушениями поездов (охрана на железных дорогах у них тогда еще не была организована), настолько растерялись, что стали бросать целые батальоны для «прочесывания» лесов. Но и это не помогало. Тогда на наиболее угрожающих участках они начали пускать впереди железнодорожных составов группы пеших патрулей. Поезда при таком порядке двигались «черепашьим шагом».