Она присела на пороге, облокотилась на косяк — лишь бы не мочил дождь. Слышно было чье-то тяжелое дыхание. Плакал ребенок. С шумом, забрасывая на паперть волну, к церкви подошла старенькая моторка. Из нее выпрыгнул мужчина лет тридцати. Он был в военной гимнастерке, но босой. Брюки засучены по колено. Дождь пришлепал на его голове густые черные волосы, и они походили на войлочную шапку.
— Здравствуйте, товарищи! — крикнул он негромко, внимательно разглядывая сидевших у входа людей.
Мало кто ответил на его приветствие. Только один старик, сидевший рядом с Пелагеей и все время жевавший хлеб с салом, приподнялся на корточки, будто собираясь уступить место незнакомцу, и сказал осторожно и ехидно:
— Говорят, все мужики на фронте, а тут вон какой молодец…
— А я, дедок, отвоевался, — добродушно ответил мужчина, показав протез вместо левой руки. — Василий Девяткин я, инструктор райкома партии. Сюда командирован для организации борьбы с наводнением.
Людям сразу стало неловко за безмолвие, с каким они встретили этого человека.
— А своя-то семья? — осторожно спросила Пелагея.
— Есть, двое ребятишек. А к вам вот чего пожаловал… Молока привез и хлеба.
Известие о хлебе и молоке расшевелило народ. Люди повскакивали с мест, заговорили, затолкались. Девяткин отвернул в лодке брезент. Белые калачи лежали на чистом сене, которым было застелено дно моторки.
— Сначала людей сосчитайте, а потом уж делите, — поучал Василий, — а теперь просьба… Вода прибывает. Уже залила двор хлебоприемного пункта. Надо спасать хлеб.
Старик, евший давеча черный хлеб с салом, отвернулся и пополз за косяк, чтобы укрыться от глаз Девяткина. И остальные не спешили. Шутка ли — а если случится что? Но вот через порог перешагнула женщина лет двадцати трех… Она поцеловала сидевшего у нее на руках мальчугана и передала старухе, следовавшей за ней.
— Береги!
— У вас же ребенок, — становясь рядом с ней в лодке, сказала Пелагея.
— А у вас разве нет детей?..
— Муж-то на фронте? — опять спросила Пелагея.
Женщина немного помолчала и, отвернувшись, процедила:
— Убили.
Чуть покачиваясь на волнах, от паперти отошла первая бударка. За ней отплыли другие. Народу набралось много.
— Скорее, скорее, — подавал команду Девяткин.
Дождь все шел… Мелкий, спорый, но теперь уже теплый. Иногда ветер пробегал зыбью по воде. Бударки плыли по улицам, между деревьев, домов. Плыли долго.
Вся территория хлебоприемного пункта была залита. Деревянный забор отделял двор от Урала. С чердака длинного приземистого саманного зернохранилища выкинули в два ряда трапы на баржу, которая, чуть покачиваясь на волнах, стояла почти рядом со складами. Люди сначала поднялись на крышу, потом уже добрались до чердачных дверей.
— По одному трапу — в склад, по другому — с зерном на баржу, — Василий Девяткин расставил людей и первый с мешком сбежал по трапу на баржу, высыпал хлеб и вернулся в склад. — Вот так, вставайте, вставайте.
Человек десять насыпали ведрами зерно в мешки, а остальные, в основном женщины, торопливо сновали под дождем по трапам. Сначала работа шла бойко. С шутками. Потом замолчали. Слышалось только тяжелое дыхание да поскрипывание трапов. И все тяжелее становились мешки. Зерно в складе убывало, трап опускался все ниже. Вот кто-то оступился и упал в воду. Его долго вытаскивали.
Дождь перестал. Середина неба очистилась от туч. И солнце запекло… Сразу стало душно и жарко.
Пелагея почувствовала, как силы начинают оставлять ее. Но она глядела на Василия Девяткина. Тот, это было заметно, превозмогал страшную боль, но из строя не выходил.
Прошло более трех часов, а люди все сновали по трапам вниз и вверх. Саман кое-где промок насквозь и сквозь него начинала сочиться вода.
— Скорей, скорей! — слышалось одно и то же из уст Василия.
Упала в воду женщина. Ей сначала бросили круг, потом подоспела бударка. Люди было остановились на мгновение, но Василий уже снова бежал с мешком по трапу. И в это время кто-то закричал:
— Стена отходит!.. Сейчас упадет крыша!
Люди бросились из зернохранилища, сталкивая друг друга с трапов.
— Куда?! Без паники! — Василий спрыгнул с трапа на зерно.
Упала молодая женщина, первая ступившая на бударку, но тут же поднялась, поправила косынку и запела:
Девяткин подхватил: