Она всегда была хрупкой. Маленькая, тонкая и трогательная Кайя, с глазами полными серебристого тумана, мягким шелком пепельно-русых волос. Ее красота была не броской, утонченной, пьянящей как самое дорогое вино, истинный вкус которого ценен богатым букетом.
- Кайя… - выдохнул Кимред, чувствуя как ногти впиваются в ладони. Приходилось сжимать кулаки до боли, чтобы заставить себя сохранять дистанцию, чтобы не идти на поводу у засевшего внутри безумия, требующего схватить свое утраченное сокровище в объятия и бежать очертя голову.
Прочь от Адониса и его цепных псов. Прочь от столицы и ее лихорадочного лоска. Туда где их никто и никогда не найдет. Где никто их не узнает и не осудит. Вот только места такого попросту не существовало. Рискни Кай переступить незримую черту, он подпишет смертный приговор не только себе. Себе-то ладно. Себя не жалко уже давно. Но вот Кайя! Его маленькая сероглазая Кайя, не повинная ни в чем кроме своей одаренности, она поплатится головой вместе с ним, если заронит хоть тень сомнения в голове Адониса.
- Дорогой мой дядя! – с наигранной легкостью и насквозь фальшивой улыбкой, проворковала девушка.
Серое платье, настолько темное, что вполне могло считаться черным, если не обращать внимание на металлический отлив тяжелой ткани. Высокий ворот плотно облегал тонкую шею. Манжеты узких рукавов скрывали руки до самих костяшек пальцев. Широкий подол юбки в пол. Никаких украшений кроме пары серебряных шпилек в высоко уложенных волосах. Кайя родилась на севере Кирума. Там любили закрытые фасоны одежды и сдержанные, холодные цвета. Но даже по их меркам подобное облачение было чересчур уж скромным. Особенно на празднике в честь уходящего года.
- Замечательно выглядишь племянница – в тон Кайе, с деланным весельем ответил Кимред.
Судя по тому, что за дверью стоял серый жандарм а Кайя так и не сделала ни единого шага к нему на встречу, за ними старательно следят, а значит, нужно быть осторожными.
Все это – изощренная пытка. Смотри, но не трогай. Говори, но не то, что хочется. Не то, что нужно было сказать еще десять лет назад. Его ошибки слишком дорого стоили. Самое ужасное - не только ему.
Прав был Абрахам, скрывая потенциал своей дочери. Прав, советуя и ему поступить так же. Жаль только, совет дан слишком поздно. И Кайя стоит у заваленного книгами стола, натянуто улыбаясь и всматриваясь в лицо своего опекуна с такой болью, от которой внутри все сворачивается в тугой ком пульсирующей, тошнотворной агонии, пополам с всепоглощающим чувством вины.
Он не смог ее уберечь, удержать, защитить. Не смог укрыть от всевластного правителя. И теперь остается лишь стоять и смотреть, понимая собственную ничтожность.
- Спасибо, дядюшка – кивает в ответ Кайя, делает пару осторожных шагов в его сторону.
Шуршащие юбки подметают пол. Она протягивает зажатый в руке медный апельсин, молча дожидаясь пока он примет подарок.
Разжать пальцы – немыслимо тяжело. Под ногтями алеют полумесяцы собственной крови. На внутренней стороне ладони – четыре вдавленные в бледной коже лунки, медленно сочащиеся алым. Каихард осторожно принимает подарок, опасаясь дотронуться до ее кожи даже мимолетно. Чтобы не запачкать. Чтобы не потерять над собой контроль. Лишь судорожно сглатывает вставший поперек горла ком. Так что кадык дергается на бледной шее, прячась под выскую стойку белого воротничка.
Сохранять самообладание удается лишь с огромным усилием воли. И пошатнуть эту ненадежную конструкцию может малейшее дуновение ветерка.
- С Днем Последних Угольков, Кай…
Ее голос едва слышим. Слабый и ломкий как первый осенний лед. В зыбкой дымке огромных серых глаз плещется столько затаенного горя и одиночества, что им можно захлебнуться. И это все – его вина.
- С Днем Последних Угольков, Кайя – охрипшим эхо повторяет он, глядя на медный апельсин в своих руках. Плод тяжелый и шероховатый. Кожура изрытая точками рытвин, темный черенок с единственным листиком, торчащий на верху.
Когда Кайю привезла в столицу мать, после трагической смерти старшего брата Каихарда на войне у восточных границ, он подарил ей корзину апельсин. Ей тогда было десять. Выросший в суровом и холодном краю ребенок, испуганный, плачущий по ночам, брошенный матерью, потерявший отца. Кай рассказывал ей сказки о солнце упавшем в южных лесах, и ставшим апельсином. О том, как светило оторвалось от ветки и взмыло в небо, а на том дереве с тех пор начали расти маленькие солнца. Глупые истории, придуманные лишь для того чтобы вызвать улыбку на лице большеглазого совенка. Ее назвали в его честь. Старший брат всегда считал, что из них двоих Кай достигнет большего. Клайв был добрым человеком. Излишне добрым. Таким не место на войне. Такие там просто не выживают.