Мысли путались, сбивались.
Это был печальный, шокирующий портрет борьбы за возрождение своего авторитета.
Не было ощущения президентской команды. Байден закрывал глаза во время вопросов, как будто боролся с собственной внутренней борьбой за то, чтобы вспомнить, сосредоточиться и закончить простую мысль. Когда Трамп говорил, рот Байдена часто оставался открытым, а глаза - широкими и стеклянными.
Аргументы Трампа представляли собой характерную для него смесь возмутительных преувеличений, фальши и лжи. Он атаковал, но при этом выглядел живым и более властным. Байдену не удалось отбиться от него и поспорить с ним. Выражение лица Трампа показало, что бывший президент находится в своей стихии.
"Я действительно не знаю, что он сказал в конце этого предложения", - сказал Трамп после того, как истекло время, отведенное Байдену на вопрос о южной границе. "Я думаю, он тоже не знает, что сказал".
Еще до окончания дебатов демократы были в полной панике.
Налицо был очевидный крах общественного доверия к способности Байдена руководить страной, особенно еще четыре года. Руководство и доноры демократов стали призывать Байдена уйти в отставку. Кампанию давления развернули многие его ближайшие политические союзники, включая Нэнси Пелоси.
Сначала Байден списал дебаты на "неудачную ночь". В двухстраничном письме к "коллегам-демократам" президент объявил, что "твердо намерен остаться в этой гонке, вести ее до конца и победить Дональда Трампа".
Но его советники знали, что одна, даже незначительная оплошность, и его кампания может пойти ко дну вместе с предвыборными перспективами Демократической партии. Речь шла не только о президентстве. Красная республиканская волна в Палате представителей и Сенате даст Трампу огромную власть.
Байден и Блинкен удалились на обед в маленькую частную столовую рядом с Овальным кабинетом 4 июля, спустя всего неделю после катастрофы, произошедшей на дебатах , которые посмотрели 51 миллион человек и вызвали цунами призывов к Байдену уйти в отставку.
Блинкен испытывал огромное чувство ответственности. Он не только тесно сотрудничал с Байденом на протяжении последних 22 лет, но и глубоко восхищался и любил этого человека. Он знал, что Байден понимает: все, что Блинкен собирался сказать, не имело никакой цели, кроме той, что была хороша для Байдена и для страны.
Однако Блинкен всегда был подчиненным, даже сейчас, на посту госсекретаря, и ему нужно было выйти за эти рамки, тщательно изучить все причины, по которым Байден должен был остаться или отказаться.
Настал решающий момент для того, чтобы все выяснить между ними.
"Я не хочу, чтобы ваше наследие оказалось под угрозой", - сказал Блинкен. И он предложил свою теорию. "Любой, о ком пишут, получает одно предложение. Это и есть наследие". Одно предложение.
"Если это решение приведет к тому, что вы останетесь в партии и выиграете перевыборы, отлично. Если оно приведет к тому, что вы останетесь и проиграете перевыборы, это будет приговор".
Это была суровая реальность. Суровая, но правдивая.
"Главный вопрос, - сказал Блинкен, - действительно ли вы хотите заниматься этим еще четыре года?"
Байден сказал, что теперь он чувствует себя полностью способным выполнять эту работу. Блинкен верил, что это правда. Идея о том, что сотрудники скрывают снижение когнитивных способностей Байдена, была нелепой. Он каждый день видел, как Байден умело решает самые сложные вопросы. Но президент будет только стареть и становиться все более хрупким.
По словам Блинкена, повествование в предвыборной кампании приняло крутой поворот, и обратить его вспять, возможно, будет невозможно. "До тех пор, пока речь будет идти о вас и ваших возможностях, - продолжил Блинкен, - добиться успеха в ноябре будет сложнее, потому что придется возвращаться к Трампу или, наоборот, выдвигать сильную позитивную повестку дня. Но до тех пор, пока этот вопрос будет преобладать, это будет сложно".
Блинкен знал, что борьба Хантера подкосила Байдена в эмоциональном плане гораздо сильнее, чем это представлялось сторонним наблюдателям или общественности. Другой близкий друг Байдена назвал это "настоящей войной", битвой , которая затронула Байдена больше, чем Украина, больше, чем Израиль. Чувство вины было непреодолимым. Если бы он не был президентом, "мой прекрасный мальчик", "мой маленький мальчик" не находился бы под пристальным вниманием всех расследований, говорил он. У Байдена было разбито сердце.