Две высокие, стройные блондинки и Никки Рефлет образовали очень живописную группу у восточного угла террасы, выходившего на аэропорты, Атлантический океан, а мысля масштабно — на Европу.
— Музыка не имеет принадлежности, — вмешался Никки. — Я сейчас пишу об этом эссе. Музыка — это только ноты. — Он по-английски протянул гласную, и Банни захихикала.
— Не обращай внимания на Банни, — сказала Уинфилд. — Ей все еще кажется, что иностранный акцент — отличный повод для шуток.
Уинфилд кивнула сестре и ее приятелю и, отделившись от них, пошла вдоль восточного парапета к Стефани, болтавшей с одним из своих близнецов. Собственно говоря, Стефи приходилась ей кузиной, а не теткой, но по возрасту была ближе к отцу, Чарли, поэтому всегда напускала на себя немного важный вид.
После ритуального поцелуя Уинфилд сделала шаг назад и вопросительно произнесла, глядя на юношу:
— Кевин?
Светло-каштановые волосы молодого человека были подстрижены коротко, ежиком, над серыми глазами на не вполне сформировавшемся лице. Близнецы учились в той же школе, что и Уинфилд. Но и тогда она не могла различить их по отдельности.
— Я Керри, финансист-подмастерье, — поправил юноша, складывая большой бело-голубой зонтик, который держал над головой матери. — А Кевин, негодник, где-то за границей.
— А... ты — правая рука моего отца!
— Из-за чего и провел утро на лекции ФБР. Экая досада — в субботу!
— Кев и Кер, — произнесла его мать таким тоном, словно сказала: «лед и огонь». Она улыбнулась Уинфилд.
У Стефи были коротко подстриженные черные волосы и длинная изящная шея. Близнецы не унаследовали четкую линию решительного подбородка на красивом лице матери. Стефи сохранила изящную фигуру, с пышной грудью и тонкой талией, и, хотя по возрасту была примерно как Мисси Ричардс, казалась сверстницей своих мальчишек. Никто до сих пор так и не узнал, кто отец близнецов, подумала Уинфилд. Это странным образом делало Стефи еще моложе.
— А ты, Уинфилд? — спросила Стефи. — Тебя кто-нибудь называл Винни, или Вин, или еще как-нибудь?
Аккордеонист теперь бродил от одной группы гостей к другой, наигрывая полную сентиментальной проникновенности «Вернись в Сорренто», а в юго-западном углу террасы мужчина в дурацком костюме с бахромой, в сапогах и с волосами, собранными в хвостик, мурлыкал любовную итальянскую песенку. Это был кузен Тони, воображавший себя продюсером «Риччи-энтертэйнмент».
Уинфилд пожала плечами.
— Меня даже Мисси никогда не называла уменьшительными, потому что Уинфилд это фамильное имя. А папа...
— Эль Профессоре, — перебила Стефи, — редко бывает первооткрывателем.
— Папа настаивал, чтобы Мисси присутствовала на приеме. Невеста всегда ее любила.
Стефи сделала гримаску:
— Не так уж легко любить Мисси.
Уинфилд пожала плечами.
— То, что Мисси здесь, — просто дань папиному имиджу. Ни одному нормальному сицилийцу такое и во сне не привидится. Но для его круга это совершенно нормально. Люди расходятся, разводятся, снова женятся, выходят замуж — и все это просто прибавление семьи, повод рассылать поздравления и приглашения.
— Ни ненависти, ни жалости, ни мести?
Уинфилд резко повернулась к ней, но что-то во взгляде Стефи остановило ее, будто ей рот зажали рукой. Что за проклятье, подумала Уинфилд, горячая сицилийская кровь, которую постоянно приходится охлаждать усилием воли.
Стефи отобрала у Керри зонтик.
— Найди свою девушку и потанцуй с ней.
— За ней увивается Винс.
— Потому я и говорю — иди и танцуй с ней, глупый щенок.
Стефи бросила на Уинфилд выразительный взгляд — «до чего глупы эти мужчины», — когда сын отошел от нее и побрел к толпе танцующих. Керри стал весьма привлекательным, подумала Уинфилд. Он немного «белый воротничок» по складу ума. Его отсутствующий брат, Кевин, казался ей более обаятельным, но он был темной лошадкой и постоянно где-то пропадал, выполняя загадочные поручения Чио Итало.
Во внешности Керри было что-то неуловимо знакомое. Длинные густые ресницы — это от матери. Но короткий, почти курносый нос — это он наверняка унаследовал у безымянного отца, как и твердый, красиво очерченный рот. Уинфилд перевела взгляд на стоящую неподалеку Банни. У сестры был короткий, вздернутый носик. Она снова взглянула на Стефи. Они с Чарли всегда очень дружили, это не секрет ни для кого в семье. Близнецы — почти ровесники Уинфилд. Вполне возможно, что Чарли Ричардс и, его кузина Стефи были не только друзьями, но и любовниками, и до его женитьбы на Мисси, и после. В любом случае, «двоюродный» брак с Керри противопоказан.
Внезапно Уинфилд поняла, что Стефи прочитала ее мысли. Недовольная собой, девушка сменила тему.
— Ты не знаешь, что стряслось перед приемом? Эти тяжеловесы внизу, проверка машин...
На лице Стефи заиграла типичная южно-итальянская улыбочка — «можно ли что-то понять в этом дурацком мире?». Она шагнула в сторону, и Уинфилд увидела прямо у себя перед носом искривленную, словно сломанная нога, опору навеса. Глаза Уинфилд понимающе сузились. Сочные губы Стефи раздвинула одобрительная усмешка.
— Уинфилд, — произнесла она с подчеркнутой торжественностью, словно забавляясь тем, что у девушки нет уменьшительного имени. — Уинфилд. Любимая моя племянница.
Она обняла Уинфилд и звучно расцеловала в обе щеки. Весьма значительное проявление чувств для урожденной Риччи.
— Ты чудесно выглядишь, — сказал Чарли Ричардс отставной супруге тоном, заставлявшим предположить, что она стала полной развалиной.
— Ты тоже! — Замкнулся круг лицемерия, о котором говорила своей тетке Уинфилд. С ослепительной улыбкой Мисси добавила: — Сборище твоих родственников — это так забавно, настоящий зверинец.
— Рад был тебя повидать. — Чарли исчез так быстро, что поток оскорблений изливался еще несколько минут, прежде чем Мисси поняла, что лишилась аудитории.
Чарли остановился у одного из баров около своей старшей дочери.
— Только полоумный, — буркнула Уинфилд, — мог сегодня притащить сюда ма. Ты переборщил со своей имитацией светского образа жизни.
— Это просто одна из попыток приостановить ее падение.
Отец с дочерью, на голову выше окружающих, смотрели друг другу в глаза — на уровне шести футов.
— Щепотка после ленча и, возможно, еще одна, чтобы скрасить вечер, — сказала Уинфилд. — Примерно то же, что и в прошлом году. Если я пообещаю держать тебя в курсе, ты сможешь избавиться от ощущения, что несешь ответственность за нее? Я вижу, как это на тебе отражается.
— Да, хорошо бы. — Он потянулся к дочери бокалом с шампанским. — Рад тебя видеть, малышка. Я очень высоко ценю твою помощь.
Они чокнулись бокалами, и Уинфилд спросила:
— Как твоя утренняя встреча в Коннектикуте?
Он сделал гримасу.
— Ты же знаешь, что за воры эти адмиралы индустрии.
— Только для сэра Галахада вроде тебя.
— Я просто трубопровод, по которому Чио Итало перекачивает взятки в пентагоновские карманы.
Она помедлила с ответом, светлые сине-зеленые глаза затуманились.
— Ты действительно переменился, Это из-за Гарнет?
— В общем-то да. — Он помолчал. — Что это за песня: «Просто пришло время...»? Мы нашли друг друга как раз вовремя, чтобы начать обоюдный процесс спасения. Ты практически единственный человек на свете, которому я могу в этом признаться. Это означает, что дела мои плохи, или не совсем?
— А кто сказал, что тебя нужно спасать?
— Гарнет. Только немного короче. Но я понятливый, схватываю на лету.
В этот раз Уинфилд еще дольше медлила с ответом.
— Не могу вспомнить никого, похожего на тебя. Мое поколение — это конструкция из сплошных локтей. Мы вынуждены быть такими. В последнее десятилетие нашего припадочного века приходится толкаться хотя бы для того, чтобы не оказаться погребенным заживо.
— Поэтому ты работаешь в этой феминистской фирме, не приносящей доходов?