Сергей Арутюнович Баблумян
Вокруг и около
От автора
В Китае говорят: «Если ты не знаешь, куда идешь, зачем тебе туда идти?» В нашем случае можно сказать так: «Если не знаешь, для чего пишешь, зачем пишешь?» Тем более книгу Автору кажется – он знает. Теперь дело за тем, чтоб с ним согласился и читатель. Проявил интерес, прочитал, поверил. И тогда можно признать – книга состоялась.
Нельзя сказать, что автор выпускает в год по книге и это для него рутинная работа. Нет. Книг у него не много. Но эта ему особенно дорога. Потому что выйти в свет ей помогли Ашот и Катя Баблумяны, которым он с любовью посвящает свое произведение.
А поскольку вместе с сыном и невесткой у автора есть столь же любимые дочь, трое внуков, зять, не говоря уже о жене, он надеется, что этот том в его жизни не последний. Тем более если в ходе чтения подтвердится, что автор и в самом деле знает, куда и за чем он идет.
Сергей Баблумян
ЛИЦА
Академическая успеваемость
Мэтр, как всегда, держался самоуверенно, но с той уверенностью в себе, которая других не тяготит, поскольку изъянов в них не ищет. Так бывает, но не часто: очевидное присутствие чувства собственного достоинства при полном отсутствии чувства собственного превосходства.
За прошедшие десять лет мэтр если и сдал, то самую малость, а хорошее настроение, в котором он пребывал, скрывало даже это. И с чего бы, скажите, быть настроению плохим, когда с детьми и внуками все в порядке, работа ладится, указ Путина о награждении российским орденом уже подписан, а рядом залетный гость, который говорит хорошие слова, и от души. Да еще вечерняя прохлада за дверью.
Дверь выводила на старую ереванскую улицу имени Пушкина, тихую и уютную, что полностью соответствовало духу ресторана «Дол-ма-ма», который здесь же и прописался. Народу в ресторане бывает не много и не мало, а ровно столько, сколько необходимо, чтоб, поедая по-домашнему вкусные кушанья, оказаться в атмосфере, по-еревански раскованной, настраивающей на повседневное и пафосное – в одном бокале.
Выразить почтение мэтру подходили люди, которых трудно причислить к представителям армянского бизнеса, но скорее тяготеющие к ереванской богеме прежних лет.
Современность в ее лучшем виде представлял молодой коллега мэтра. В силу чисто объективных причин он приобрел широкую известность, как в Армении, так и за ее пределами, и, что особенно интересно, известность эта не была скандальной. Будучи человеком думающим, знающим и умеющим, записываться в «буревестники» демократии он не пытался, предпочтя слову дело, благодаря которому в не столь давние времена он занял вторую после президента иерархическую ступеньку в Армении.
Мэтра с коллегой связывали отношения, которые трудно называть товарищескими – из-за значительной разницы в годах. Непросто считать их и деловыми – по причине очевидной душевности в общении, и тем более панибратскими – в силу воспитанности младшего коллеги. Думаю, уместнее говорить о взаимном уважении.
Мэтра я знаю не столь близко, сколь давно. Высокое положение в научной, общественной и, в известном смысле, политической иерархии делает его узнаваемым не только по неизменному стилю в одежде, но и активным действиям, которые в зависимости от перемен в общественном порядке также способны переходить в решительное противодействие. (Не исключено, что этому помогает глубокое понимание механики деформируемых сред – научное направление, в котором мэтр-академик безоговорочный авторитет.)
Те высоты в науке, которые он брал самостоятельно, и та многообразная педагогическая, научная и общественная, деятельность, с которой справляется благодаря академической успеваемости, позволяют жить и получать от жизни по делам. Впрочем, здесь, кажется, уместны слова одного политика: «Я хорошо знаю себе цену – она всегда выше моей зарплаты», но тут вопрос отменяет полная самодостаточность мэтра.
В этом смысле он определенно счастлив. Ибо несчастен тот, кто получает удовольствие с позволения другого индивидуума. Отношение к сковывающим аксессуарам из личного гардероба у него точно такое, как в свое время у Альберта Эйнштейна к носкам: «В юности, – вспоминал Эйнштейн, – я обнаружил, что большой палец ноги рано или поздно проделывает дырку в носке. Поэтому я перестал надевать носки». Свободе движений мэтра мешали галстуки, и он перешел на водолазки.
Внимательный читатель должен бы обратить внимание на то, что все, что говорится о мэтре, говорится в настоящем времени: никаких «учился», «стремился», «молился». Объясняю почему.
Некоторое время назад его фотографию по ошибке поставили в некролог однофамильца, и это позволило потерпевшему сказать, будто он уже частично оплакан. Что в какой-то степени отражало чаяния определенной группы товарищей. Потому как были и остаются люди, которые мэтра ненавидят (а можно ли любить того, кто для тебя недосягаем?), но он этим гордится, утверждая, что иное их отношение его бы только оскорбило.