— А я… Так ведь знаете все! Чего уж там спрашивать… — и дядя Саша отчетливо вдруг припомнил свою рыбку из аквариума. Так она вся перед его глазами и всплыла, не шелохнется. Одинокая и в обычных условиях едва различимая. — Зачем уж крутить-то? Чего ради такие разговоры? Так что или документ, или…
— А на заем?
— То есть… не понял вас? Взаймы изволите? У меня вот, пожалуйста… Пять сотен для этого самого…
— Как?! Как?! — закаркал, наливаясь кровью, старичок.
— Господи… — привстал с табуретки дядя Саша. — Мне бы хоть временный…
— Во-о-он! — совсем посинел дедушка. Вскинул тщедушную ручку в направлении коридора и тут как бы вдруг проснулся, выйдя из кошмарного состояния. — Стойте! Вернитесь! Оно… Кажется, мы не совсем поняли друг друга… Памятуя о том, что я сверх всякой меры…
Дядя Саша выскочил в коридор, где его радостным лаем встретил переволновавшийся Катыш. По коридору, прежде такому безлюдному, весело, в приподнятом настроении бежали куда-то граждане. Во главе небольшой кучки пронесся и сам Коршунов.
— Догоняй, что ли! — крикнул он оторопевшему Валуеву. — Пожар! Тут, недалеко… — успел он пояснить в дверях парадного. Катыш, не переставая возбужденно лаять, порывался за людьми, с недоуменной укоризной оглядываясь на остолбеневшего дядю Сашу.
«Нет… — озабоченно сказал себе Валуев. — Пусть горит. Лучше уйти отсюда. Пока не поздно. Бог с ним, с паспортом…»
Из своего кабинетика, шурша валенками, нарисовался крикливый старичок.
— Осмелюсь поинтересоваться, куда это все побежали? — приподнялся на цыпочки дедок.
— Не знаю. Мы люди темные… Деревня. Кричали про пожар. А так кто ж его знает… Может, учения какие.
— Пожар, говорите? — Старичок, сдернув правой ладонью пенсне с глаз, принялся разглядывать дядю Сашу, словно впервые увидел. — Памятуя о том, что на пожар обыкновенно бегут все без исключения, вызывает удивление некоторая ваша инертность. Где ваша заинтересованность? Да любой человек за возможность лицезреть пожар… Мда-а.
— Нет, — твердо повторил для себя дядя Саша. — Пусть горит. До свиданьица. Скажите только, а вы действительно Полуверов будете?
— Так вы меня за Полуверова приняли? Ошибаетесь, почтеннейший. Я — Полуэктов. Просто близкие по звучанию фамилии. То-то, я смотрю, человек ненормально себя ведет. Вот оно что…
— А скажите, если не трудно: он, этот Полуверов, конечно, воевал? В данную войну?
— В данную войну, мудрейший вы мой, все воевали. Это если философски рассуждая. А Полуверов и подавно!
— Значит, тех, кто был в оккупации, Полуверов должен как бы не любить?..
Старичок лихо прищемил к носу пенсне, еще раз пристально, как товар на рынке, осмотрел Валуева. С удовольствием и как-то дерзко погладил свои усики.
— Он их, которые в оккупации… — старичок противно подмигнул. — Он их своими, значит, руками. Достанет из сейфа огромный такой пистолет… Системы Джоуля и Ленца… И — трах! Ну и, как это чаще всего бывает, посетитель падает на пол. Замертво. С табуретки.
— Шутите? — робко улыбнулся Валуев.
— А вы что же?.. Всю жизнь — на полном серьезе? Неужто ни разу так и не пошутили?
— Я не об том… Может, когда и веселился. Сегодня-то не до смеха. Извините, нужно идти. Мы нездешние…
— Не смею задерживать. И все же осмелюсь предложить: почаще будьте несерьезным! На вашем лице такая глобальная озабоченность… Как вы только ноги переставляете? Под такой ношей?
Полуэктов с вывертом протянул дяде Саше пергаментную холодную руку. Валуев скрепил рукопожатие и с замиранием сердца повернулся идти от этого придурковатого человека.
Запахнув плотнее пальто и не обращая внимания на пожар, который случился где-то неподалеку, дядя Саша медленно двинулся желтой от опавших листьев улочкой. Большой козырек кепки отгораживал его взор от неба.
Пройдя мостом за речку Песчанку, Валуев, сам того не замечая, привел себя к месту, где некогда родился. И жил.
…Какая ты большая, Земля наша. Еще больше — просторы, в которых ты плаваешь. А геометрия жизни человеческой проста. Две точки, две вершинки, и между ними вся твоя судьба. Точка твоего возникновения, где женщина-мама родила тебя, позвала на свет, дала впервые напиться земного воздуха. Изба ли то деревянная или коробочка каменная, откуда вынесли тебя на руках в тряпье и, приоткрыв кружевную завесу, что отгораживала от тебя вечность, показали мир, где предстоит тебе совершить путь до следующей точки, путь, прозванный людьми Жизнью.