Ход удался: народная любовь смоленцев и новгородцев останутся с Ростиком до конца его жизни. Когда после 8 лет княжения в Киеве Ростик снова проезжал через Смоленск, то:
«едва смоляне узнали, что к ним едет любимый князь их, мало не весь город выехал к нему навстречу за 300 вёрст».
Сам Ростик сел на юге, в Киеве, в Смоленске оставил старшего сына, Романа. А следующего, Святослава (Ропака) — послал в Новгород.
— Ты ж у нас Ропак? Льдина вмёрзшая? Вот и давай на север.
Ростик своими сыновьями решил главную проблему: обеспечил прочность «станового хребта» «Святой Руси», целостность оси Киев-Смоленск-Новгород.
А молодая мамашка с сыночком так и остались в тайне жить-поживать в лесах Черниговских.
После той, первой и единственной их встречи прошло шесть лет.
Жизнь идёт, Ропак сидит князем в Новгороде. Второй сын Великого Князя, не урод, не дурак. Завидный жених. Ропака пытались оженить, но он упорно отказывался.
Даже усилия его отца, «главноуговаривающего князя на Руси» пропадали втуне.
Неженатый князь — это плохо. Это куча всяких сумасбродов, которые собираются к княжьему двору. Это всякие непотребства, которые там творятся, и на которые епископ Новогородский не замедлит указать в своей проповеди. Это — быт, более походный, чем семейный, что серьёзным мужам-вечевикам весьма не по нутру. Это потеря каналов сбора и распространения информации — в женских компаниях иногда такое можно узнать… Это ощущение временности, ненадёжности данного князя.
Отец — настаивал, сын — отмалчивался. Изображал из себя глыбу ледяную. По прозвищу своему. Доизображался. Вышибли.
В Новгороде на вече — сотня человек. То, что в кино показывают — это не вече. Это общенародное гуляние. В форме митинга. Либо — «одобрямс», либо — мордобой.
Реальное новгородское вече — небольшое. По типу сенатов или советов итальянских или германских городов. Оно так и называется «Совет Господ». Представители 30–40 боярских родов. Выборные лица, действующие и отставники. Игумены и настоятели из самых уважаемых. Из тех же родов.
Особенность новгородской «демократии» в том и состояла, что её не было. «Социальные лифты» в Новгородской республике блокировались намертво. Ни храбрость в бою, ни богатство или брачные узы не вводили человека в круг власть предержащих.
Поэтому им самим приходилось прислушиваться к народным чаяниям.
Среди новгородских «вятших» всегда было несколько группировок. Одних более всего волновала погода в Финском заливе, других — уровень Каспийского моря, третьих — разбойники на днепровских порогах. Но была вещь, которая мало волновала всех «вятших», и очень волновала остальных, «чёрных», людей. Этим-то было плевать на дела в устьях Невы, Днепра или Волги. А вот цена на хлеб…
«Новгород висит на привозном хлебе». Неважно где он выращен: в Суздальском Ополье или над Рязанской Окой, хлеб идёт через Верхнюю Волгу. До максимума эта система будет развита уже в имперские времена. Когда Астраханская пшеница будет торговаться на рынках Санкт-Петербурга. Будут установлены традиционные «плечи»-перегоны для найма бурлаков, отработаны особые типы судов для разных участков реки, сформируется целое профессиональное сообщество — «бурлаки». Средневековое сообщество, отчасти схожее с упоминаемыми мною двумя другими: казаки и чумаки.
Есть знаменитая картина «Бурлаки на Волге», есть прекрасное стихотворение «На Волге» Некрасова:
Это — транспортная система глазами чистого, романтического дворянского мальчика. В реале столетиями бурлаки — одна из наиболее высокооплачиваемых и почётных специальностей.
Понятно, что ни о каком «ярме» речи быть не может — в бурлаках только добровольцы. Причём, конкурс довольно высок: когда Рахметов из «Что делать?» пытается наняться в бурлацкую артель — ему приходиться доказывать, что он может «перетащить» двух-трёх мужиков.