Спокойно не получилось. После получаса ожидания, когда я уже был три раза твёрдо уверен, что хватит мёрзнуть, всё обошлось, в той стороне, где была наша засада, вдруг раздался вскрик. Ещё пара, потише. Конское ржание… какая-то возня. И голос Ивашки:
— Вашу…! Кто коней тащить будет?! Раз-два-три… долбаи.
Три порубленных-поколотых мохнато-серых человеческих трупа, чуть в стороне — лошадиный со стрелой у основания шеи. Ноготок вырезает стрелу, Чарджи наверху посматривает в сторону разгорающегося в стороне замёрзшего озерка пожара, Чимахай успокаивает нервную лошадку. Все при деле. И мне пора:
— Сухан, брось мертвяков обдирать. Я сейчас лошадей распрягу, а ты сани вытащишь.
Подгоняем друг друга, подгоняем сами себя: могут ведь и другие… тараканы приехать.
Как-то очень хорошо начинаю понимать древних ацтеков. Они считали бронированных конников Кортеса не всадником на лошади, а одним шестиногим существом. Боевые тараканы — большая сила.
Лошадей-то я распряг, а вот вывести их на твёрдое… Не детское это дело. Силы просто не хватает.
Мужики вытащили за недоуздки. Снова спешно запрягаем. На этот раз цугом. Тройку же и паровозиком можно построить. Берём кобылку посмирнее из трофейных, вторую привязываем к задку саней.
Оставить лошадей нельзя: убегут к своим хозяевам, знак подадут. Поэтому и пришлось Чарджи третью лошадь стрелой валить.
Какая-то тропка в лесу, даже не тропа — просто место без деревьев. Я иду впереди, тыкаю в снег своим дрючком, чтобы лошади в яму под снегом не провалились, следом Ивашко тянет кыпчакскую пристяжную под уздцы и непрерывно бурчит под нос. Меня ещё трясёт, очень хочется поговорить. Но Ивашко начинает первым:
— Ты… Эта… ты не серчай… что я тебя так… ну… матюками… и по уху… не со зла… быстро надо было… вот… а у тебя… навыка-то… а тут… лишний раз вздохнул — голова покатилась.
Ему тяжело: глубокий снег, он сам мужик грузный, кобыла нервничает, дёргается. А уйти надо быстро. Не дай бог догонят.
— Да какой у меня навык! Всё правильно. Ты лучше скажи: когда войско половецкое пройдёт — мы на Десну вернёмся?
Ивашко уже весь мокрый, пар валит от головы, тулуп сброшен в сани.
— Какое войско? Это ж не войско было. У войска впереди идут дозоры, головная стража. После — передовой полк. После — само войско по полкам. За ним — обозы, за обозами — своя стража. А теперя… уф… вспоминай — чего мы на реке видели.
Я пытаюсь вспомнить. Не свои весьма… панические и беспорядочные впечатления, а картинку. А и правда, а что же я такое видел?
— Ну, дозор был. Десятка полтора верховых.
— Двенадцать. Дальше.
— Дальше… За нами погоня была. Всадников… полсотни. Это их передовой полк?
— Тридцать два. Тьфу!
Ивашко смачно плюётся в снег, вытирает губы, снова тянет кобылку. А я успеваю понять, что сказал глупость.
— Не, маловато для войска. Может, какая-то часть?
Ивашко тяжело отдувается и задаёт наводящий вопрос:
— Когда мы из-за мыса выскочили, и первый раз их увидели, что было за дозорами?
— Ну… пешие, шеренгами. Главные силы… по полкам — как ты сказал…
Ивашко снова долго отхаркивается. Потом, с интонацией обращения к далеко и надёжно умственно отсталому…
«Надёжно» — в смысле: есть небольшая надежда, что сократит отставание:
— Пешцы? У кипчаков?
Мда. И правда. Может, какие-то союзники? Типа генуэзцев у Мамая на Куликовом поле? Да ну, хрень.
— Это, Ванюша, «русская вязка» называется. Ещё говорят: «самара». Так степняки увязывают… уф… набранный на Руси полон.
Отфыркиваясь и отплёвываясь, утирая пот и ругая кобылу, Ивашко открывает мне очередную попаданскую «америку». В смысле: это новость только для тех, кто из 21 в. Хотя если подумать… Но ведь надо знать, что об этом нужно подумать.
Как перегоняют массы пленных или заключённых в 20 в.?
Классическая картинка: марш пленных немцев по Москве. Толпа человеческого материала выстраивается в более-менее правильную колонну. Можно по четыре, можно по сорок — в ряд. Людей не связывают, не сковывают, все физически свободны. По бокам идёт конвой с огнестрельным, часто — автоматическим, оружием.
В Москве в роли конвоиров выступают маленькие, довольно тощие советские солдатики, вышагивающие как на параде с трёхлинейками с примкнутыми штыками. Магазин у винтовки — пять патронов, конвоир, навскидку, один на тысячу конвоируемых.
Фактически людей удерживает в построении не реальная невозможность совершить действие, а умозрительный страх смерти.