Майка с сочувствием посмотрела на Тима, и от этого взгляда ему еще больше хотелось провалиться сквозь землю из-за пережитого унижения. По большому счету Гурген в своей манере предложил парню идти на все четыре стороны.
Тим понимал, что если он сейчас уйдет, то потеряет свой шанс встретиться с кумиром. Но если останется, то не сможет смотреть в глаза не только персоналу из клуба, но и ребятам в банде, хоть они вряд ли узнают о произошедшем.
Сомнения длились недолго. В голове всплыл девиз волчат: «Мы не псы, чтобы подчиняться, и не гиены, чтобы пресмыкаться. Мы волки – вольные и свободные!».
Если ему суждено стать известным танцором, тогда появится еще возможность с Муслимом или с кем-то другим показать свое мастерство. Но наступать на свою гордость Тим больше не будет.
Майка полными тоски глазами смотрела, как Тим уходит из клуба, игнорируя оклики друзей по группе. Однако девушка была не из тех, кто сдается. Парень, конечно, ее оттолкнул, но она слишком хорошо его знает, чтобы обижаться, а тем более отрекаться от своей любви.
Когда Тим вернулся в логово банды, на удивление, все ребята уже спали. Обычно такую сцену можно было увидеть, когда он возвращался под утро, но сейчас было всего около двух часов ночи. Довольно часто кто-то в такое время зависал в мобилке. Особенно Кот любил сидеть за ноутом, пока организм не сдавался, и он попросту не отрубался прямо в сидячем положении.
Тим долго ворочался на своем матраце, раз за разом прокручивая сцену, как он вымаливал свою же зарплату. На душе было мерзко. Почему-то перед глазами всплывало заплаканное лицо Майки, полное жалости. От злости зубы скрипели и руки непроизвольно сжимались в кулаки. Он больше никогда не вернется туда! Не хочет видеть ее. Но больше уязвленного самолюбия его волновала мысль, что Майка знала его тайну. Что будет, если она захочет ему отомстить и сообщит в полицию?
С одной стороны, никто в клубе не знает, где он живет. О своей принадлежности к банде он не рассказывал даже ребятам из группы. Единственная улика, которая могла свидетельствовать против него – это маска и сейчас она у него.
Успокоив себя, что уход из клуба был единственно правильным решением, Тим с предрассветными огнями, несмотря на утренний холод, наконец, уснул. Сон его был настолько крепким, что спустя несколько часов даже грохочущая кастрюлями Настя не разбудила парня.
– А что здесь? – спросила девушка у рядом стоящего Серого. – О! Макароны, давно едим?
– Только если другого ничего нет. Они уже не съедобные.
– Разве макароны портятся? – удивилась она при виде вполне товарного вида мучных изделий.
– Понюхай.
Настя наклонилась над коробкой и поморщилась от ударившего в нос неприятного запаха.
– На коробку вылился бензин, – пояснил Серый.
– Тогда какой смысл их хранить? – девушка решительно выкинула коробку в проем в полу, используемый как мусоропровод.
– Зря ты это: макаронинами легче было поджигать костер.
– Вопрос с завтраком остается открытым, – Настя озадаченно посмотрела по сторонам.
– Сейчас отправлю дежурных на охоту, – улыбнулся главарь.
Молот краем уха слышал разговор, но делал вид, что спит. На последней фразе он подорвался со своего лежбища и поспешил разбудить Пушкина.
– Эй, поэт и прозаик, идем побазарим.
– Молот, отстань. Дай поспать.
– Пушкин, говорю, дело есть, – продолжал он тормошить друга.
– Говори здесь. Зачем куда-то идти? – Пушкин надеялся отвоевать еще хоть несколько минут сладостной дремы.
– Давай вставай! Шевели булками, надо пройтись, – не отставал от товарища Молот.
Для Пушкина утро уже было не столь приятным. Он вяло потянулся на своем матраце и с недовольным видом поднялся.
– Молот, Пушкин – вы куда? – окликнул их Серый.
– Вниз умоемся, – ответил за обоих Молот.
– Заодно посмотрите ловушки, может там есть голуби на завтрак.
– Вы едите голубей? – перепугалась Настя.
– Да, а что тут такого? Курицу значит можно есть, а голубей нет? – пожал плечами Серый.
– Если так рассуждать, то котов, собак и крыс тоже можно есть, – скривилась девушка, но по каменному лицу главаря и проснувшегося Алмаза поняла, что для ребят ее предположение совсем не теория. – Вы что, и их ели?