Сейлес спустилась на один этаж и, подойдя к двери, ведущей в комнаты мессера Ирема, с полминуту простояла в нерешительности, подняв руку, чтобы постучать, но не решаясь перейти от замысла к его осуществлению. С какой стороны ни посмотри, её поступок выглядел достаточно скандально. Рыцарь Ордена, который беспокоит коадъютора без веской побудительной причины, да еще в такое время суток – это почти так же странно, как и молодая девушка, которая около полуночи стучится в комнаты к мужчине. Пока Сейлес размышляла, что ей делать, дверь открылась, и на пороге появился сам лорд Ирем. Выглядел он непривычно – в рубашке, расстегнутой у ворота, с растрепанными волосами и тяжёлым взглядом покрасневших и налитых кровью глаз, он был нисколько не похож на подтянутого, всегда безупречно одетого мужчину, к которому привыкла Сейлес. Мгновение спустя Сейлес почувствовала запах белого ландорского и поняла, что он, ко всему прочему, еще и пьян. Должно быть, растерянность Сейлес отразилась на её лице, поскольку Ирем выпрямился, перестал опираться на косяк и почти нормальным голосом спросил:
- Ради Пресветлых Альдов, Сейлес, почему вы не стучали?.. Как бы вы себя почувствовали, если бы услышали, что кто-то подошёл к вашей двери и стоит там?
Сейлес мысленно согласилась, что ей бы такое не особенно понравилось. В лучшем случае она решила бы, что кто-то из дворцовых слуг пытается подслушивать, а в худшем... Н-да, наверное, ей еще повезло, что Ирем встретил её без оружия.
- Простите, я об этом как-то не подумала, - сказала она совершенно искренне.
Рыцарь повёл плечом.
- Бывает. Что-нибудь случилось?..
Сейлес начала понимать, что он не просто пьян, а очень пьян. В нормальном состоянии сэр Ирем, несомненно, выразился бы иначе. Мысль о том, что Ирем – Ирем! – пьет один, закрывшись в своей комнате, вызвала в Сейлес чувство непривычно-острой жалости. При этом какая-то другая часть её порадовалась, что он слишком много выпил, чтобы продолжать держать лицо, иронизировать и рисоваться перед ней – ну, словом, продолжать играть в свою обычную игру.
- Ничего не случилось, монсеньор. Но вы же знаете, утром я уплываю на Томейн. Я зашла попрощаться, - сказала она.
Ирем выразительно приподнял брови. Без обычной иронической улыбки этот жест казался непривычным и каким-то половинчатым.
- Сейлес, это, конечно, очень лестно, но я собирался провожать вас с королевой завтра утром. Так что мы бы, безусловно, попрощались в гавани.
- Да, но в гавани нам бы наверняка не удалось поговорить.
- Поговорить?.. – казалось, Ирем находился в полном замешательстве.
- Ну да. Если бы вы пригласили меня на бокал вина... – Сейлес смущённо осеклась, внезапно вспомнив, что при дворе выражение «пригласить даму на бокал вина» служило куртуазным эвфемизмом для любовного свидания. – Я хочу сказать, что каждый раз, когда мы с друзьями видели вас в «Дрозде», мы представляли, как однажды наберемся смелости и пригласим вас выпить с нами. Но, разумеется, ни разу этого не сделали. А теперь, пожалуй, уже слишком поздно...
В глазах сэра Ирема мелькнуло любопытство.
- Вы с друзьями представляли, что однажды пригласите меня выпить?..
- Да, - охотно подтвердила Сейлес, чувствуя облегчение из-за того, что Ирем не заметил – или посчитал необходимым не заметить – ее неудачную оговорку. – В Ордене ходит байка, что вы однажды позавтракали в «Дрозде» с пятью кандидатами. Никто, конечно же, не верит в то, что это так, но всем нравится делать вид, что это правда.
- Это правда, - заверил её сэр Ирем. Впрочем, Сейлес не была вполне уверена, шутит он или говорит серьезно. – Что ж, поскольку мы с вами навряд ли еще раз увидимся в «Дрозде», нам остается только выпить прямо здесь. Входите.
В отличие от комнат Лейды, в гостиной Ирема царил зловещий полумрак – шторы были задернуты, дрова в камине не горели, а мерцали малиновым огнем, и пахло теплым деревом, вином и кожей. Впрочем, впустив Сейлес, коадъютор тщательно разворошил угли в камине и подбросил туда еще парочку поленьев. Через несколько секунд, когда на них затанцевало яркое оранжевое пламя, а сэр Ирем зажёг несколько свечей в стоящих на столе подсвечниках, в угрюмой комнате стало значительно светлее.