- С нами плывут только те, кто может драться, - сказал Альбатрос. Смотреть, как человек, которого она знала по книге Отта, как наемника из Серой сотни, беззаботного авантюриста и близкого друга Крикса, пытается что-то втолковать своей десятилетней дочери, было забавно.
- Эстри тоже плывёт с вами! – тут же уцепилась за его слова девчонка.
Айя ухмыльнулась.
- Я же тебе говорила, что это так не работает, - насмешливо сказала она Альбатросу. А потом, снова обернувшись к девочке, спокойно посоветовала – Не трать время, Айрис. Споры с Нойе тебе не помогут. Лучше попрощайся с нами, а то потом пожалеешь, что не захотела это сделать, пока у тебя еще была возможность.
Девчонка для виду поломалась еще с полминуты, но потом сменила гнев на милость и крепко обняла сперва Айю, а потом и её спутника. Поставив повисшую у неё на шее девчонку обратно на песок, Айя внезапно отколола штуку – отстегнула от своего пояса тяжёлый, длинный нож в узорных ножнах и вручила ей. Айрис, в руках которой этот нож вполне сошел бы за короткий меч, радостно взвизгнула и вцепилась в подарок обеими руками. Наблюдая эту сцену, Сейлес поняла, почему Айрис вызывала у неё такую странную смесь противоречивых чувств – сразу и раздражение, и любопытство, и симпатию. Дочь Айи с самого рождения имела все, чего сама Сейлес вынуждена была добиваться большую часть жизни – никто не пытался помешать ей быть самой собой.
Нойе помедлил, и, отколов с ворота серебряную фибулу, приколол её к плащу Айрис. Девчонка его жеста почти не заметила, продолжая влюблённо рассматривать свой новый нож, а вот Сейлес почувствовала неприятный холодок под ложечкой. Хорошо, что девчонка была так поглощена своим подарком, что даже не задалась вопросом, с чего это Айе и Нойе разом решили оставить ей что-нибудь на память... Сейлес почему-то вспомнилось их скомканное, торопливое прощание с мессером Иремом, который провожал их в гавань. Влажный ветер яростно трепал его тяжелый темно-синий плащ и светлые, седеющие волосы, а лицо Ирема казалось неестественно спокойным и каким-то неживым, и выглядело это так, что в ушах Сейлес снова зазвучали слова Лейды – «мы все, оставшиеся здесь, погибнем...».
Девушка встряхнула головой, стараясь отогнать тревожное воспоминание. По правде говоря, сэр Ирем редко ошибался, но ей все равно хотелось верить, что на этот раз он был неправ.
XLVI
Олварг рассчитывал, что они доберутся до Адели еще до восхода солнца, но он не учел, что за границей защищающего их магического купола царит полнейший хаос, и проехать те несколько стае, которые отделяли Мирный от столицы, будет не в пример сложнее, чем в обычный день.
Олварг послал вперед разведчиков, а сам двинулся к городу во главе основного войска, убеждая самого себя, что эта проволочка не нарушит его планов. Конечно, очень соблазнительно было бы застать жителей города врасплох, прежде чем они успеют оправиться после землетрясения, но, даже если горожане выиграют несколько часов, особой роли это не сыграет. Они находились в эпицентре Темного Истока – а ведь эта магия для большинства людей настолько же невыносима, как магия Альдов – для Безликих. Даже такой Одаренный чародей, как Галахос, не мог полностью оградить себя от этой Силы – находясь в Галарре, старый негодяй всегда выглядел так, будто страдал от затянувшейся болезни : он хирел, бледнел и делался – если, конечно, это в принципе возможно – еще более никчемным, жалким трусом, чем обычно. Эта магия лишала людей силы, подрывала волю, вызывала приступы уныния и страха.
Олварг знал, что магия сознательно не трогает его солдат. Истоку было совсем не нужно, чтобы люди, исполняющие её волю, пали духом или на собственной шкуре ощутили расползающийся от Адели ужас.
Магия оберегала их... пока. Олварг старался отогнать подальше мысль о том, что в тот момент, когда Адель будет захвачена, у Темного Истока больше не останется причины их щадить – но не думать об этом было очень сложно.
У жителей Энмерри была какая-то слезливая история о юноше, который попал в плен к вражеской армии и обещал показать им дорогу к своему родному городу, но вместо этого завёл врагов в непроходимые болота. Саккронис когда-то рассказал эту историю среди всей прочей чуши, с помощью которой он пытался заинтересовать наследника престола изучением имперских хроник. Олварг плохо понимал, почему эта глупая побасенка все-таки отложилась в его памяти, а уж тем более – почему она вспомнилась ему прямо сейчас, но теперь он испытывал к юноше из легенды куда более глубокое сочувствие, чем в детстве. Сохранять невозмутимый вид и в то же время понимать, что в конце вашего пути и тебя самого, и всех, кто идет за тобой, ждет смерть, и вряд ли эта смерть будет такой уж лёгкой - особенно для тебя, - наверняка было очень... мучительно.