- Вот как, - сказал он. – И вы, конечно, собираетесь последовать совету лорда… то есть, извините, теперь уже мастера дан-Энрикса?.. В таком случае, забудьте все, что я сказал. Я не хотел бы, чтобы мысль о ваших подвигах затмила для вас понимание того, как мало вы умеете.
Олрис опешил.
- Но ведь вы…
- Я сказал то, что думаю. Любой, кто не поддался темной магии и дрался за Адель, достоин уважения – будь это опытный боец, мастеровой, впервые взявшийся за меч, или мальчишка вроде вас. Но с той минуты, как вы переступите порог Лакона, вы для меня – не героический защитник города, а просто ученик. И меня будут интересовать не ваша отвага и самоотверженность, а ваши достижения и ваше трудолюбие. То, что теперь владение мечом – не вопрос выживания, а способ приобщения к Истинной магии, такой же, как любое из известных нам искусств - ещё не повод относиться к делу спустя рукава. Я бы даже сказал, совсем наоборот.
- Понятно, - вздохнул Олрис. Но потом, когда Вардос ушел, Олрис подумал, что, хотя наставник, как обычно, совершенно не старался щадить чувства собеседника, в сущности, ничего обидного он не сказал. И что, возможно, иметь дело с этим новым Вардосом будет не так уж сложно.
Поладить с лаконцами тоже внезапно оказалось проще, чем он думал. Если до сих пор ученики почти всегда дружили только с теми, с кем делили одну башню и были знакомы с самых первых дней учебы, то бои в Верхнем городе переменили положение вещей. Ученики, плечом к плечу сражавшиеся с гвиннами, общались, словно лучшие друзья, и никто из них не вспоминал, кто здесь на третьем году обучения, а кто в этом году заканчивает Академию. Олриса с Ингритт приняли легко.
Новых товарищей Олриса переполняло любопытство. Многие из них гордились тем, что защищали город и участвовали в битве за Лакон, но все считали, что Олрису с Ингритт, видевшим штурм Северной стены и оборону гавани, посчастливилось пережить куда более масштабные и драматичные события. О том, что в последнем бою за Южный порт Олрис сражался мечом Крикса, говорили с восхищением, в котором ощущалась нескрываемая зависть. Временами Олрис спрашивал себя, что бы они сказали, если бы слышали то, что сказал ему Крикс – что меч признал его, благодаря чему Олварг вообразил, что Эвеллир находится на другом конце города, а Крикс сумел застать его врасплох и победить.
Олрис ни с кем не говорил об этом – ни с друзьями из Лаконской академии, ни даже с Ингритт. Мысль, что Ривален мог увидеть в нем кого-то вроде Крикса, не столько льстила его самолюбию, сколько смущала Олриса. Тем более, что сам он не почувствовал в Ривалене никакой магии. Правда, впоследствии Олрис припомнил, что оружие дан-Энрикса казалось слишком легким и удобным для такого длинного меча, и в тот момент, когда он плечом плечу с Ингритт выходил из лазарета, рукоять Ривалена как будто бы нагрелась у него в руке. Но тогда он не обратил на это ни малейшего внимания, потому что первым, кого он увидел, когда яркий дневной свет ударил его по глазам, был Нэйд – Нэйд, находившийся в каких-то двадцати шагах от них. И, когда Ингритт закричала, громко окликая Мясника по имени, Олрис мог думать только об одном – что он должен убить Рыжебородого, прежде чем все закончится.
Крик Ингритт показался неожиданно высоким среди голосов хрипящих, стонущих или ругавшихся мужчин. Нэйд обернулся. Пластины его доспеха были темными и липкими от крови, волосы и борода слиплись в неряшливые колтуны. Сперва он изумленно сдвинул брови, недоумевая, откуда девчонка из чужого мира знает его имя - но мгновение спустя он узнал Ингритт, и его широкое, почти квадратное лицо внезапно осветилось жуткой, хищной радостью. Торжествующе осклабившись, Мясник направился в их сторону, без всякого усилия прокладывая себе путь среди сражавшихся – и Олрис ощутил, что страх за Ингритт окатил его, словно холодная волна.
Они переглянулись - и, одновременно заорав для храбрости, атаковали Нэйда с двух сторон, как делали на тренировках с Лейдой.
Нэйд небрежно отмахнулся от атаки Ингритт, явно стараясь ее не зацепить. Олрис сообразил, что Нэйд рассчитывает получить ее живой – и, увернувшись от меча Рыжебородого, снова набросился на Нэйда. Кажется, он плакал от ярости. Он охотно согласился бы умереть десять раз подряд, лишь бы хотя бы на одну минуту стать не мальчишкой в слишком длинной для него кольчуге и с чужим мечом, а кем-то вроде Крикса. Он проскользнул под падавший ему на голову клинок, как никогда бы не осмелился даже на тренировке с деревянными мечами, и еще успел увидеть изумление в глазах Рыжебородого, когда Ривален прошел сквозь его двуслойную кольчугу, словно нож сквозь масло.