– Ты же друид. Тебе стоило только приказать, и он бы остался!
– Я не могу приказывать своим друзьям, Асдем. Но я попросил Эрвана стать моим магистражем, и перед самым уходом он согласился. Так что теперь между нами существует незримая связь, и я знаю, что он жив…
– Ну вот, теперь у тебя нет ни друга, ни магистража!
– Ты собрался меня воспитывать? Я отпустил Эрвана, потому что он влюбился. По-настоящему влюбился. И к тому же не в первую попавшуюся девчонку.
– А кто она, эта девочка? – недоверчиво спросил пекарь.
– Ты что, ничего о ней не слышал? – удивился друид.
– Я слышал столько всего, что уже не знаю, что и думать. Одни считают, что она Самильданах, другие – что она только так говорит, третьи – что она состоит на службе в Харкуре, четвертые – что она пришла вместе с туатаннами… Говорят еще, что она лучшая подруга королевы, а еще толкуют, что она просто воровка из Сарра…
– А еще что ты о ней слышал? – спросил друид.
– Что будто бы она умеет разговаривать с животными, с сильванами… Кто-то думает, что ее прислал Маольмордха, кто-то – что Самаэль… В общем, разговоров о ней много, только вот кто она на самом деле, непонятно! А сам-то ты что о ней знаешь?
– Я знаю только, что в нее влюблен Эрван. И это меня обнадеживает. Мне известно также, что этой девочкой очень интересуется Совет, но им известно о ней очень мало. Я знаю, наконец, что она нашла кольцо Самильданаха и что теперь она может…
– Что?
Фингин помедлил немного. Ему самому с трудом верилось в то, что он собирался сказать:
– Теперь она сама может стать Самильданахом.
Пекарь даже рот открыл от удивления.
Фингин поднялся.
– Как, ты уже уходишь? – огорчился Асдем.
– Да, – ответил друид. – Мне тоже надо участвовать в подготовке к празднику. Прошу тебя, постарайся узнать, где Эрван. Мне… мне не хотелось бы, чтобы он попал в беду. А то, что я сказал тебе о девочке, не говори пока никому.
Асдем кивнул и проводил друга до двери. Фингин ушел не оборачиваясь и скрылся за углом дворца. У него вырвался вздох, в котором угадывалось одновременно и беспокойство и облегчение. Он был полностью уверен в своем друге пекаре. Тот наверняка разыщет Эрвана. Но вдруг будет уже поздно?
Алеа знала, куда идти. Это стало своего рода ритуалом, повторявшимся на протяжении многих дней. Ей надо было отойти подальше от стоянки к югу, чтобы ее не видели друзья. Там, среди редких деревьев, она садилась на влажную от вечерней росы траву и ждала, положив на колени посох Фелима. Она подставляла лицо ветру, и он нежно, как старый друг, гладил ее по лицу. В ветвях деревьев еле слышно хлопотали мелкие лесные зверушки. Как бы вспоминая что-то, Алеа опускала руки к самой земле.
Волчица, как всегда, внезапно появилась из-за ствола могучей липы. Белая. Необычайно красивая. Ее глаза горели в ночи, как два маленьких факела. Когда она отворачивалась, они казались черными и пустыми, но при малейшем движении головы вновь загорались ярким желтым пламенем, пронизывая темноту. После летней линьки ее густая белая шерсть поредела, волчица выглядела более худой, но сохраняла горделивое благородство движений. Казалось, она всегда готова к прыжку. Чуть округлые уши ловили малейший шорох, хвост нервно рассекал воздух.
Каждый раз при виде Алеи волчица приходила в некоторое замешательство. Она начинала тихо поскуливать, в голосе ее слышалось беспокойство. Сделав несколько шагов вперед, она тут же вновь в нерешительности отступала. Приседала на лапах, как бы приглашая девушку поиграть, и опять с рычанием отходила.
Ты сама не знаешь, чего ты хочешь.
Вдруг Алеа заметила кровь на белой шкуре волчицы. Она испугалась, что та ранена, но, увидев, с какой ловкостью животное передвигается, поняла, что это кровь его жертвы.
Ты ведь меня узнала, правда? Конечно, раз ты ходишь за мной. Но ты пока меня боишься…
Волчица была еще не готова. В ней до сих пор живы были тяжелые воспоминания о том, как дыбуны гнали и избивали ее. Она не очень хорошо понимала, что являет собой эта их представительница, к которой ее неотвратимо влекло. Волчица испытывала к девушке врожденное почтение. Как к своей повелительнице.
Красавица. Какая же ты красивая. Ну же, иди сюда…
Волчица принялась ходить кругами. Она боялась и одновременно хотела подойти ближе. Им обеим требовалось время, чтобы между ними образовалась некая связь. И они знали это. Им надо было привыкнуть друг к дружке. И с каждым вечером они сближались все больше. Но пока было еще слишком рано.
Не знаю, почему ты ходишь за мной, моя волчица, не знаю, почему это мне так приятно… Но мы с тобой как-то связаны. Ты ведь тоже это чувствуешь, правда?
Волчица, казалось, успокоилась и тут же уселась, не сводя с девушки глаз. Долго еще сидели они вот так, наблюдая друг за другом, привыкая к близости и сохраняя при этом дистанцию. Одна только ночная темнота знала их тайну, тогда как сами они еще не понимали, что их связывает незримая древняя нить, какое-то смутное воспоминание. Но им было хорошо во время этих встреч, и пока этого было достаточно.
Когда Алеа ушла, волчица подняла голову к небу, и в ночной тьме раздался вой, похожий на радостное пение.
Девушка тихо подошла к месту стоянки. Вой волчицы не разбудил ее друзей. Услышав храп гнома, она улыбнулась и тоже улеглась, укрывшись одеялом, которое приготовила для нее Фейт.
Алеа легла на спину и устремила взгляд к звездам. Небо казалось таким необъятным, что у нее кружилась голова. Но это ощущение было приятным. Она научилась дорожить им. Потому что именно оно помогало ей погружаться в Джар. В тот мир, где она победила Зультора. Туда, где она рассталась с Галиадом и Эрваном.
Что же там, за звездами? Другие звезды? А может быть, вон на той звезде другая девочки, так же как и я, смотрит в бездонную ночь? А где в этом огромном пространстве Мойра? Где-то вне его пределов? Или в самом центре? В каждом мельчайшем предмете… И почему она там? Чего она хочет, если она действительно чего-то хочет? Если бы только я могла понять… Все в мире связано, я осознала это, увидев Дерево Жизни. И Мойра, и сайман, и сильваны, и я сама… Если бы только я могла понять… Возможно, Фелим сумел бы мне помочь. Но его больше нет. А друзьям не понять моих вопросов. Наверное, они меня боятся. Но я должна узнать. Кого спросить? Кто бы мог повести меня за собой?
Где ты, Эрван, где твой отец? В каких краях вы скрылись? Удастся ли мне когда-нибудь вас разыскать?
Я в мире Джар. Я чувствую силу моего разума, он ведет меня, толкает вперед. И если постараться, я могу управлять собой. Здесь я победила Зультора, и для меня нет больше ничего невозможного.
Помню, здесь я уже когда-то видела эту волчицу, но тогда я еще ничего не понимала. Эта белая волчица… Почему она ходит за мной? Почему я понимаю ее? Могу с ней говорить… У меня такое чувство, что мы знакомы, но она словно не помнит этого. Она и боится меня, и тянется ко мне. Она знает, что между нами существует какая-то связь, но не знает какая. Может быть, она просто забыла? А может быть, я сама забыла. Как бы мне хотелось понять…
Я так мало увидела внутри Дерева Жизни. У меня еще столько вопросов. Мойра. Может быть, это и есть самый главный вопрос. Что такое Мойра? Почему я не могу ее почувствовать? Ощутить ее присутствие?
Там есть какая-то скала. Большая скала над дорогой.
Она похожа на каменного великана.
В искусстве лгать и притворяться Самаэль достиг поистине великого мастерства. В его загадочных, звучащих на грани разумного рассуждениях было крайне трудно отличить правду от лжи. На протяжении многих лет скрывался он от Совета Друидов в окружении великих мира сего и мало-помалу поднимался все выше и выше… Сменив имя, он стал одним из самых влиятельных епископов при дворе правителя Харкура, графа Ферена Ал'Роэга.
Самаэль получал немалое удовольствие, скрываясь под именем Наталиена. Его уважали и боялись. Его приверженность христианству казалась даже сильнее, чем у самого Томаса Эдитуса, и для Самаэля было делом чести изображать истово верующего. В храме он делал вид, что усердно молится, и не пропускал ни одной службы, подвергая осуждению грешников и славя верных Воинов Огня, так что никто не смог бы усомниться в его добродетели. Лиловая мантия и митра епископа прекрасно смотрелись на нем. Бывший друид стал безупречным представителем духовенства Харкура.