Ночь прошла без особых приключений, если не принимать во внимание, что уже с вечера неожиданно заболел дежурный офицер и его заменил начальник отделения БХСС майор милиции Гафуров. Время от времени звонили постовые. На Матросской какой-то озорник разбил камнем окно галантерейного магазина. Под акведуком на набережной обнаружен вполне исправный велосипед. Влюбленная парочка додумалась разжечь костер прямо на Тополиной аллее.
Помощник дежурного по Петровскому райотделу милиции лейтенант Ванжа листал изрядно потрепанную книжку. В открытое настежь окно было слышно, как дворник чиркает метлой по асфальту. Прогрохотал первый трамвай.
Рахим Гафуров сидел за селектором, маленький, вертлявый, прицелившись черными глазами в журнал, записывал сообщения и одновременно бормотал, что настоящая любовь не нуждается в каком-то там вульгарном огне из кучки хвороста.
— Да вы поэт, товарищ майор! Стихов случайно не пишете? — спросил Ванжа, сдерживая улыбку. Ему доводилось видеть жену Гафурова Зинаиду, и, на его взгляд, она была далека от совершенства. Маленький майор, однако, боготворил ее — возможно, и за то, что она чуть ли не ежегодно рожала ему по девочке. Было их уже шесть, и похоже, что в скором времени должен был появиться на свет седьмой ребенок. Гафуров ждал «джигита», и, хотя в этом никому не признавался, все знали его мечту и каждый раз переживали за него, ожидая вестей из родильного дома.
— Не каждый тот поэт, кто сочиняет стихи, — ответил Гафуров. — Рифма в наше время многим доступна, даже тем, у кого сердце холодное.
— Насос, — сказал Ванжа. — Наш медэксперт Куманько говорит: сердце — всего-навсего насос, который перекачивает по жилам жидкость...
Зазвонил телефон, и по тому, как тихо и лаконично ответил майор, Ванжа догадался, что на проводе начальник райотдела. Каждое утро, только открыв глаза, полковник Журавко имел привычку звонить дежурному — конечно, если его самого не поднимали ночью телефонным звонком.
Вскоре начнут приходить сотрудники. Ванжа научился распознавать их не только по голосу, а даже по шагам. Мог заранее сказать, кто явился еще до начала рабочего дня, а кто минута в минуту. По заместителю Панина старшему лейтенанту Очеретному можно проверять часы, а вот сам Панин... Впрочем, Панина сегодня не будет, он в командировке и неизвестно, когда возвратится. Что-то там случилось в Павлополе, и, видимо, серьезное, иначе не послали бы капитана на помощь местному уголовному розыску. Вообще, подумал Ванжа, последнее время областное управление слишком часто обращается к его услугам, похоже, кто-то присмотрелся к капитану. С кем же тогда придется работать? Пришлют нового начальника или повысят в должности Очеретного?
Очеретного Ванжа не любил. Если бы его спросили, что он имеет против него, наверное, растерялся бы. По крайней мере не нашел бы, что сказать в ответ, даже при всем желании. Поставить в вину заместителю Панина пунктуальность было бы несерьезно. И в служебной исполнительности ему не откажешь. Не замечались за ним и заискиванья перед начальством, пожалуй, даже наоборот, — на оперативках старший лейтенант не очень-то оглядывался на погоны.
«Жаль, если Панина заберут», — думал сейчас Ванжа, сдавая дежурство.
Гафуров уже освободился. Поблескивая глазами, в которых, несмотря на бессонную ночь, не было ни капли усталости, он говорил:
— Заглянул бы в гости, а? Моей Галии шестнадцать стукнуло. Чем не невеста? «Ты почему, — говорит, — папа, не отпустишь усы?» Усы! А у тебя они вон какие!
Ванжа шел напрямик через площадь Гагарина, пугая голубей, которые вертелись под ногами. Из-под ротонды на крыше старой гостиницы «Аврора» выглядывало в светлой дымке солнце. Небо пронизывала длинная дымовая стрела, оставленная самолетом.
Ванжа купил два пирожка с творогом, один покрошил голубям, второй зажал в ладони, сожалея, что не оказалось хотя бы клочка бумаги под рукой. В общежитии, где он обитал, была столовая, но такими пирожками там и не пахло. Ванжа любил пирожки с детства, может, потому, что мать умела печь их, как никто, будто знала некий никому не доступный секрет. Наведываясь во время отпуска к родителям в Песчаное, Василь радостно говорил: «Здравствуйте! Приехал на пирожки».
Сразу за площадью начинался городской парк; если перейти его наискосок по посыпанной желтым днепровским песком дорожке, то за южными воротами открывалось глазу белокаменное здание общежития. Ноги, однако, по привычке свернули налево, на Чапаевскую. Ванжа знал, что не может сейчас встретить Нину на улице, ведь первая смена на трикотажной фабрике, где она работала, начинается в восемь, а эту неделю она с утра. Но все же хотелось взглянуть на окно девичьей комнаты.