Никого из отсеявшихся Антон не помнил. Он мог воссоздать в памяти разве что обрывки: какие-то удары, ожоги, клеймо, раны и незаживавшие шрамы. Их заставляли сталкиваться. Возможно, поэтому после того, как их драки запретили, выжившие и утверждённые лифы, не сказав ни слова, молчаливо договорились: больше никакого вреда друг другу. Никакого. Они отныне — один боевой механизм, пусть разобщённый и по-разному испытуемый. Они — оружие, которое не будет направлено на себе подобных. Правило, которое нигде не прописано, кроме их собственных тел.
Роана слушали с ужасом, но и с интересом. Настя не двигалась, её плечи были напряжены, взгляд устремлен на колонки данных. Считала что-то, перескакивая со строчки на строчку.
— Итак, девятнадцать детей, — продолжил Роан. Он говорил без злости, спокойно, но не равнодушно. — Некоторые из них были… так скажем, повреждены: жестокие меры, применяемые к ним, сломали контроль или степень использования. Гигантский потенциал странностей был заперт из-за сломанности детей. Однако от таких не избавлялись. Их тренировали и дальше, добавляя больше препаратов и больших лазеек в применении сил. Тогда же, в 2008 году, они уловили, что NOTE могла раскрыть замысел. Как им удалось так долго таиться? Никто не знает. Однако LIFA шустро разделили лаборатории, пять лучших и одного для контроля переместив в другой сектор.
Тимур. Вера. Мария. Иосиф. Мария. Таисия. Те, с кем им не дали попрощаться.
— Лишь благодаря Каринову Михаилу и Круценко Борису, присутствующим здесь, наша организация вообще узнала об экспериментах и, соответственно, приняла меры.
На упоминание своего имени Борис не отреагировал. Михаил кратко улыбнулся, но в этой улыбке не было ни самодовольства, ни радости.
— В 2009 Первая лаборатория пала. При попытке вытащить детей погибла Надежда, номер 18NV, и без вести исчезло трое — Антон (2BI), Анастасия (6FL) и Савелий (8JN). В дальнейшем было обнаружено, что ещё пять детей окончательно сломано, и вскоре после освобождения они растеряли остатки самоконтроля. Сейчас они находятся на реабилитации. Шансы у всех разные. Исходя из этого, следует сказать, что операция провалилась — однако я считаю, что нам повезло. По крайне мере, некоторые дети сейчас в безопасности.
Он не называл их «лифами», кстати. Ни разу. Только «дети». Хм…
— Вторая лаборатория была скрыта, а в 2015 году из неё вырвались шестеро оставшихся. Подробности мы узнали из надёжного источника, так что достоверность подтверждена. Сейчас все шестеро живы. Я хотел бы также предупредить, что вмешательство в их дела для NOTE отныне закрыто. Уже спасённые дети остаются под нашим надзором, однако я подчёркиваю: к остальным это не относится. Они вольны сами выбирать свой путь. Надеюсь, Управление, которое несомненно получит запись сегодняшнего собрания, это учтёт.
Роан говорил без волнения, а на последних словах даже слегка усмехнулся. Антон прищурился: он что, отказывал своей же организации в информации? Он не обмолвился ни словом ни о Тае, ни о её друзьях, а там ведь Иосиф и ещё один странный. Почему? Ладно. Это они обсудят позже, всё равно официальная речь и личные объяснения — разные вещи.
— Несколько дней назад благодаря храбрости Антона и мастерству Сугу из Октябрьска мы получили данные о существовании Третьей лаборатории, где содержатся ещё восемь детей. Именно поэтому сегодня мы и собрались. Я хочу, чтобы вы задумались над этим.
Роан чуть склонил голову, глядя на собравшихся внимательно, уже не ласково, и понизил голос, заставляя вслушиваться в каждое слово.
— Создание первой лаборатории, разделение и нескольких детей уже упустили. Само создание проекта — наша тотальная ошибка, которую мы никогда не сможем исправить. Именно поэтому я говорю вам о Третьей. О детях, там заточённых. Вспомните себя и своё окружение, посмотрите и скажите мне — ведь я знаю, что вам не нравится рисковать жизнями ради чего-то столь неясного, как опасные, выращенные в искусственных условиях странности. Однако подумайте, готовы ли вы влачить это клеймо. Готовы ли вы отныне считаться трусами, отступившими, когда был шанс спасти детей? Они ведь дети. Посмотрите на ребят в первом ряду — разве это монстры? Это дети. Подумайте хорошо. Подумайте. Сейчас у нас есть шанс вытащить тех восьмерых — и мы им воспользуемся. Будет ли с нами отделение — решать вам. Я не прошу вас идти за мной, но я вам это предлагаю. Шагнуть в ад, но вытащить сломанные, слабые души. Они не спасутся, если вы им не поможете. Так помогите. Будьте людьми, теми, кто по-настоящему представляет NOTE!
Что-то в этой сумбурной речи заставило Антона вздрогнуть, и он оглянулся. Люди смотрели на бессмертного с сомнением, мрачно, недовольно. Они терялись, путались, боялись. Они не хотели бросаться в огонь ради каких-то крыс, понятно. И Роан не давил на них — однако почему тогда они злились? Он ведь оставлял им выбор?
Роан выпрямился, коротко улыбнувшись.
— Я хочу, чтобы вы помнили, что выбор не бывает правильный и неправильный, — уже совсем тихо произнёс он. — Но и не давали себя усомниться, что есть важные вещи. Чьи-то жизни к ним относятся. Жизни странных, таких же, как вы, для вас тоже должны быть драгоценны. Вспомните, как вы попали в организацию, и скажите, кем бы вы были, если бы вас не спасли. Так спасите кого-то тоже. Это дело, за которое стоит бороться.
Помещение погрузилось в безмолвие.
— Как думаете, они согласятся? — вздохнула Люси, накручивая на указательный палец вьющуюся зелёную прядь.
Ближний круг — Антон так их окрестил. Борис, Михаил, Каспер, Люси, Йорек и две лифы — те, кто последовал за Роаном первыми из первых, когда он сказал, что будет сражаться за детей Третьей. Они не спрашивали и не противоречили, и каждый, должно быть, понимал, что это и есть то настоящее «важно», которое бессмертный пытался донести до остальных сотрудников.
Антон и Настя шли, потому что сами были лифами. Они знали это всё от начала до разгрома — белые стены, разноцветные яды, бесконечные попытки сделать чудовищ ещё чудовищнее, и так до бесконечности повторяющимися циклами. Ещё восемь таких же — их нужно было спасти любой ценой, и они оба это понимали.
Что до остальных — их причины были едва ли понятны. Борис следовал за Роаном из уважения и потому что открыто заявил, что только он сможет поставить всё правильно, сократив жертвы и случайности, и бессмертный с ним согласился. Михаил шёл по своей причине, которую не оглашал, но Антон чувствовал: из-за Насти. Из-за того же, что далёкие годы назад побудило его сражаться за Настю, двигало его и сейчас.
Каспер… из-за Роана? За барной стойкой он выглядел умиротворённым, и следы тревоги пропали с его лица, словно эту неделю он никак не мучился. Под тёмной рубашкой не было видно бинтов: ранена была другая версия, теперь находившаяся в больнице с положительным диагнозом, что поправится быстро. Люси, понятно, следовала за братом. Йорек — за ними? Это настолько важно для этих троих — единство, где один, там и остальные? Антону не понять. Да и о причинах своих никто не распространялся.
— Кто знает, — промурлыкал Роан.
Каспер со вздохом обошёл стойку и остановился рядом. На нём была тёмно-синяя рубашка без галстука и с расстёгнутыми первыми пуговицами, брюки, а волосы частично убраны в хвостик — вполне обычный. И всё-таки в нём ощущалась перемена, словно после этой недели он наконец-то расслабился. Даже взгляд его сиял.
— Ты знаешь, — с подозрением протянула Люси, почти не сомневаясь в правдивости своего утверждения.
— Я знаю, как они могут думать. Но люди такие непредсказуемые. Оставляем всё на них.
Они будут сражаться. Они будут драться. Они спасут лиф. Проект должен быть уничтожен раз и навсегда, и больше ничто не будет запирать невинных детей в ядовитых стенах, обрубая им крылья на вздохе.
— Пойду, что ли, улажу дела относительно перевода Айзека, раз всё отменено, — вздохнул Михаил, поднимаясь и поправляя лацканы светлого пиджака.