Уходить они ещё не собирались. Оторвавшись, вновь повернувшись к реке, Настя долго молчала. То, что она не сказала в автомобиле, то, что хотела давно сказать — нечто важное. Михаил не перебивал её мысли, ощущая нараставшую храбрость.
— Вы убивали людей? — спросила Настя негромко. Нейтрально. Спокойно. Как будто интересовалась, сколько времени или какое у Михаила отчество.
Выражение её лица было легко прочитать, но Каринов и так знал, что она чувствует.
— Да. Приходилось. — Он тоже повернулся к воде. — Я не жалею, потому что это было ради блага. А жалеешь ли ты?
— Нет, — отозвалась она моментально. Покачала головой. Заговорила раздельно, медленно, взвешивая и прогоняя через себя каждое слово: — Все говорят, что убивать нельзя. Я раньше тоже так думала, потому что в книгах писали, в фильмах пели, всё такое. Но теперь я запуталась. Есть вещи, которые нельзя простить, и есть те, кого не стоит жизни лишать, даже жалкой. Однако вот я убила того монстра, что сломал судьбу мне и многим другим. Он смотрелся жалко в последние моменты, но… я не жалею, что так поступила. Это неправильно? Скажите, я неправильно поступила?
— Думаю, всё измеряется мерой твоего самонаказания. Раскаяние — не самая главная часть.
— Значит, теперь я испорченная девчонка?
— Это был твой выбор, и ты его сделала. Можешь жить дальше, как посчитаешь нужным, хоть и всегда будешь убийцей. Тебя такое устраивает?
— Я… не знаю. Я убила, чтобы защитить. Я смогу с этим жить.
— Тогда не думаю, что тебе стоит переживать. — Он вздохнул. Дыхание застыло в воздухе, пронизанное пылающим часом. За спинами всё чаще проносились автомобили. — Я бы тоже убил Вильгельма, выпади возможность.
— Я сделала это по случайности, хотела предостеречь, — бесцветным голос заметила Настя. — Но… всё-таки он бы не умер, если бы я этого не хотела. Сила странности бывает подконтрольна.
Он легонько погладил её по голове, и она не отшатнулась. Только закрыла глаза.
Их обтекало отчаянное ноябрьское солнце.
========== 5 / 2. Сохраняя жизни ==========
— 19 ноября 2017
— Повторите, к кому вы?
В приёмном отделе было шумно. То один телефон зазвонит, то другой; то навещатели больных родственников донимали дежурных, то врачи возвращались с анализами, то практиканты стайками стекались и пытались разобраться в бумажной волоките. Неудивительно, что работники на стойке совсем выдохлись и в обед, уже отсчитывая часы до смены, едва успевали разбираться с посетителями, не запоминая их вовсе.
Стоявшие напротив одного из дежурных двое молодых людей выглядели странно, но приятно. Парень со светло-пшеничными волосами, передние пряди были длиннее задних, глаза рыже-зелёные. Девушка с высовывавшимися из-под шапочки ярко-зелёными кудряшками и жёлтым весёлым взглядом. Оба в джинсах, оба в куртках, хотя у девушки под верхней одеждой пряталась чёрная аккуратная рубашечка, а у парня — футболка, и оба приветливые, вежливые, все бы посетители такими были. Дежурный со вздохом припомнил: эти двое уже приходили и не раз; однако всё равно стоило спросить.
— Зацерин Кирилл, — прощебетала девушка. — Сто третья.
— Да, проходите.
Странности странностями, но жили они в стране нормальных, в которой управляли нормальные и существовали нормальные со своими нормальными законами и нормальными традициями. Приходилось подчиняться и жить, не слишком придираясь к их привычкам, даже представляя собственную отдалённость. Странные и люди — существа разных миров, вынужденные физически существовать в одном.
Люси не учили так думать, вообще-то, но ей всегда давали самой выбирать отношение ко всему происходящему. Ей, как и другим ребятам из набора Роана, давали много свободы; улыбчивый светлый наставник только приглядывал, чтобы его детишки-воспитанники не сбивались с пути и не ранились, а какую дорогу они считали приемлемой — он не встревал и не пытался их направить. Поэтому, видимо, они выросли столь разными: собранный закрытый Каспер, серьёзный деловой Сириус, громкий эмоциональный Ливрей, тихая милая Элли, сонливый ворчливый Мьюз… и Люси — весёлая, насмешливая, активная. Внимательнее Ливрея, ехиднее Мьюза, научившаяся у Каспера не показывать истинных мыслей, хотя вот она, вся на ладони, читай не хочу. Люси могла прикидываться дурочкой, потому что так отношения строились проще, но на самом деле пустоголовой она не была. Люси — девочка умная и наблюдательная, просто не всем это демонстрирует.
Ах, да, миры странных и нормальных… Люси вспомнила об этой точке зрения, проходя мимо одного коридора. Стоял и громко плакал в одиночестве ребёнок в светленькой одежонке, с курчавой головушкой. Надрывно, но не яростно, как бывает в истериках. Люси взглянула на него и тут же отвернулась, но образ застыл в голове, окрашиваясь новыми тонами. Вместо незнакомого дитя она неожиданно увидела совсем другого, девочку с чёрными волосами, такую же маленькую, плачущую, зовущую брата… Картины слишком живые, чтобы их забывать. Когда-то она сама так отчаянно звала, но не могла докричаться. Схожи ли были её эмоции с эмоциями этого ребёнка?
— …Ну, ну, зайчик, ты чего? Потерялся? — Она присела на корточки напротив. Плакать мальчик сразу перестал, глядя на неё блестевшими от слёз глазами.
Точно обратив внимание, налетели медсёстры, отыскались родители, Люси помахала малышу рукой. Он, оглядываясь, радостно просиял ей в ответ. Люси повернулась дальше и столкнулась с мягкой улыбкой Роана, резковато пожала плечами.
— Странно было бы, если б твоя ученица не была жалостливой, — проворчала она с наигранным раздражением.
— Значит, моя заслуга? Впору называть тебя хорошей девочкой? — хмыкнул весело бессмертный.
— Впору называть тебя хорошим наставником. — Она демонстративно фыркнула, намекая, что пора уже идти дальше. Настроение признательности просыпалось в Люси периодически. Остальное время она пыталась держаться на грани между «за этим просто любопытно наблюдать» и «как бы в это не втянуться, я ж не выкарабкаюсь».
Что-то было такое в спасении Роана. Тот свет, что он безвозмездно дарил испуганным, робким детям с неестественными для их прежнего мира способностями — этот свет возвращался годы спустя, передаваясь, как эстафета. Люди, выросшие в тепле всепрощающего, ласкового сияния, несли его дальше. Так, как Люси говорила с ребёнком. Так, как Каспер прикрывал лиф. Так, как они вновь и вновь всё ставили на карту ради призрачных шансов, просто потому что война — это страшно, а дети, родившиеся в ней, ещё страшнее. Всё в мире имеет свою цену. Не все готовы её платить. Но вот Люси относила себя к готовым, потому что знала — не важно, два мира в ней сочетаются или один, она всё равно может идти вперёд, решительно и через препятствия. Люси — дитя этой реальности. Она тоже хочет за неё сражаться.
Палата, в которую они пришли, не отличалась от остальных. В больнице работал странный, нейтрал, не выбиравший сторону; если бы он твёрдо что-то решил, обрёк бы себя, а NOTE (в лице Роана) этого не хотела, так что оставили бедного Кевинского в покое. Работал себе и работал. Лечил нормальных, лечил странных всей округи. Больница была территорией спокойной, не поделённой между организацией и Лекторием, так что тут нападения были запрещены. Тем лучше. Никакого риска. Хотя сейчас Люси была бы не прочь надрать хвост ублюдку, ранившему Каспера.
В палате были светлые стены, светлая мебель и светлое оборудование. Невозмутимый и спокойный, в кровати, бесцеремонно отцепив от себя датчики, сидел парень в больничном халате и читал книгу в твёрдом переплёте. Когда отворилась дверь, он вскинул голову, сверкнув жёлтыми глазами. Люси отметила про себя, что волосы у него совсем отросли — почти задевают плечи. Кас говорил, что изменения, происходящие с одной версией, зачастую на других не отражаются, так что оставленный ожогом шрам исчезнет, стоит двум клонам соединиться, и всё-таки девушка-метаморф тревожилась. То, что от раны не останется и следа, не значило, что Каспер не испытывал боли. Просто он маскировался всегда хорошо.