— Один из моего предыдущего набора, — задумчиво проговорил Роан, — по собственному намерению взорвал свой дом вместе с родителями. Жизнь измеряется не прошлым, а настоящим, которое приведёт к будущему. Ты нашёл бы своё место, не оплачивая поиски чужой кровью…
— Заткнись, чудовище!!
Роан с укором покачал головой. Перевёл взгляд на Миднайта.
— А ты, верится, то особенное дитя, видящее человеческую смерть?
На обращение «дитя» шаман отреагировал благосклонно. Вот как, ему игра в себя привычна, раз, расценивая как детей остальных, некое создание он ставит выше. Всё-таки Роана это немного огорчило: Миднайт считал его бессмертным необычным существом, значит, не видел истины. Правда для Миднайта тоже была придуманной, красивой и удобной для театральных представлений на пустых трибунах. Довольно печально: глубинно видеть игру там, где остальные покупались на таинственную дымку.
Смерть… У Роана были свои к ней счёты. Двадцать веков уже накапливались. Но он промолчал, вспоминая шаткие и хрупкие весы, на которые сейчас возлагались тонны океанов.
— Сроки лиф сокращены, — протянул Миднайт. Его маска слетела, раскрылась обманная загадочность, и он покорно не пытался её вернуть. Роан всё равно стянул бы фальшь, слушая лишь то в его словах, что несло в себе правду. Зачем играть перед человеком, который всё равно увидит настоящую суть?
— Влияние прошлого.
— Не на всех. — Миднайт чуть прищурился. Мимо пронёсся запоздалый автомобиль, облив их светом фар; зрачки шамана сузились, словно кошачьи. — Ваши — оба.
— Да, я предполагал.
И всё равно стало грустно.
— Я хочу встретиться с ними обоими. Потом. Перед последним рассветом Авельска, когда теней ещё будет больше, чем солнца. Тогда, когда час настанет, передайте им мою просьбу. Пожалуйста. — Он склонил голову в знаке покорности.
— Хорошо, — кивнул Роан.
— Раньше срока мы не увидимся. В документах, которые ваш воспитанник забрал из руин, у некоторых лиф стоят пометки без обозначений. Это те, кому осталось недолго.
— Насколько недолго?
— По-разному. Кто-то проживёт ещё десять лет. Кому-то не хватит и пяти.
Миднайт усмехнулся. Файр смотрел то на него, то на Роана, явно не находясь в курсе событий. Роан, тем не менее, прекрасно шамана понимал. Вновь кивнул и поблагодарил. Миднайт поклонился — всёрьёз поклонился.
— Пусть небеса будут к вам милостивы.
Развернулся и направился прочь. Файр бросил острый взгляд на Свечку.
— Я бы убил её, — с досадой цыкнул он.
— Она не так слаба, — улыбнулся Роан, за его вкрадчивой мягкостью крылась сталь. — Ты не прикоснёшься к ней, тем более сейчас. Иди, ребёнок. Остуди свой пыл. Эта девочка тебе не по пламени, она может выйти из него, даже не готовя с собой воду.
Файр хотел рявкнуть что-то в ответ, но прищурился и быстро скрылся следом за шаманом. Роан проводил их глазами. Да уж, в Лектории счастливых детей не бывает.
«Перед последним рассветом Авельска»… Как же далеко могут глаза Миднайта заглянуть?
*
Настя ахнула, замерла, сделала несколько шагов вперёд, остановившись у самой грани, где обрывалось всё в черневшую пропасть. Перед ними расстилались вереницы огоньков — белых, оранжевых, голубых — сотни домов с квадратиками непогасших окон, ярко мерцавшие пёстрыми змейками проспекты и трассы, вьющиеся через районы ленты фар, россыпи искр — это фонари. Отсюда Авельск, раскинувшийся как на ладони, напоминал сокровищницу, полную светящихся самоцветов. Он простирался вдоль рек — тёмных каналов с яркими берегами; дома, разные по высоте, сглаживавшиеся в своей неровности к краям районов, где всё было однотипным, но по центрам и ближе к воде — высокие, подпиравшие изящно оформленными крышами ночное небо. Всё — под покровом холодной, но атласно-бережной ночи, беззвёздной, зато с круглой золотистой луной, стыдливо прикрывавшейся дымкой облаков.
Антон стоял, не приближаясь, и смотрел на Настю. На силуэт девушки, чьи отраставшие, но ещё короткие волосы трепал ветер вместе с полами куртки, смотревшей на город, повернувшись к нему лицом. И неожиданно он заметил это — то, чего не было, но что лишь зримо. Сеть. Высокая, до самых звёзд сеть между ними — между Авельском, живым, полным огней, и девочкой в белом лабораторном платьице…
— Красиво, — выдохнула Настя, и звук этот разбил воображение, Антон мотнул головой, стряхивая наваждение. Настя повернулась к нему. В темноте неосвещённой крыши её лица не было видно. — Иди сюда!
Он подошёл. Встал рядом. Авельск в его представлении не был красив, но в глазах Насти он отражался, будучи прекрасным. Этого хватало. Антон смотрел на неё, через неё ловя всё то, чего не мог коснуться сам, и она спокойно это передавала. Антона не грело солнце, но он мог согреться, собирая отражения его лучей.
— Я кое-что хотела рассказать, — произнесла Настя. Теперь она смотрела на город, полуприкрыв глаза, и на губах её застыла холодная, слабая улыбка. — Это не так просто, хах. Можешь меня выслушать?
— Конечно. — Он внимательно наблюдал за изменениями в её лице, но сейчас оно больше походило на стеклянную пустую маску.
— Тая дала мне это. — Она потянулась к расстёгнутой куртке, пальцы нырнули за ворот футболки и вытащили… какие-то бусы. Похожи на детские. Настя сняла их через голову и переложила в ладони Антона, не убирая собственных рук. Они немного дрожали. Настя смотрела на Антона, но словно сквозь него. — Это для её Стаи. Знак, что всё в порядке. Она сказала, что я могу пойти к ней, к Стае. Ребята там меня примут.
А. Вот оно что.
Антону вовсе не больно — нечему болеть. Просто ему вдруг кажется, что под ногами разверзлась пропасть и утягивает его в свою чарующую ледяную бездну.
— Если я на это решусь, пойдёшь ли ты со мной? — Голос пуст, нет ни мольбы, ни решительности.
Зачем ты говоришь таким тоном, какой я не могу услышать?
— Там мне есть место. Но во всём этом мире, — Настя кивком указала на сиявший в ночной завораживающей картинности Авельск, — его не найдётся. А в Стае оно уже есть. Антон, ты пойдёшь со мной?
Она не могла его оставить, да? Но он и не мог что-либо ответить. «Ты уже решила, значит», — как-то глухо пронеслось между ударами горечи в сердце. Том, что не способно было чувствовать, но отзывалось, как будто живое. Антон взял бусы и накинул ей на шею, опустил, задев кончиками пальцев ключицы. Настя смотрела на него — прямо и с болью. Он знал, что его лицо хранило равнодушие. Она не найдёт в нём ответа, который её обрадует. Настя опустила руки и опустила глаза.
Она исчезнет. Вновь.
— Пора возвращаться, — сказал Антон и тут же возненавидел собственные слова. Настя вздрогнула, как от удара, но покорно кивнула и нетвёрдой походкой направилась дальше от края.
Антон в последний раз взглянул на мерцавший, подобно райской мечте, Авельск. Такой завораживающий, стоять и любоваться вечно. Но — такой презрительный и мрачный. Антон видел его худшую сторону, но ненавидеть город не мог. Наверно, потому что сам он был таким же.
И есть ли смысл тогда на что-то надеяться?
========== 5 / 4. Затупившийся меч ==========
— 21 ноября 2017
Победа требует жертв.
Настя вертела в пальцах стирательную резинку. Приплюснутый кружочек, как раздавленный мяч. Синий центр и белые потёртые края, облезающие материалом. Настя подбросила ластик на ладони, вздохнула — он трижды прокрутился, но упасть она ему не дала. Не долетев до ладони, он подпрыгнул ещё раз, и ещё, и ещё, как брошенный на воду камушек в игре. Отправляемые голосом вибрации не давали резинке упасть.
Глупо говорить, что странность — это только то, что она делает. Много нюансов. Такой безобидный фокус не вытягивал сил, но учил контролю на малом уровне; Роан посоветовал пробовать такое понемножку, чтобы приучать себя к смене интонаций. «Не всегда пробивать стены криками», как он выразился.
— Контроль зависит только от тебя. Куда важнее крупных атак — использование в малом деле. Какие-то детали, незначительные действия. Отточишь их до идеала и можешь браться за что-то значительнее. Так, по нарастающей, и учишься владеть странностью. Даже если тебя уже готовили к использованию на полную катушку, постарайся уделять немного времени в день на такие маленькие трюки. Однажды это очень тебе поможет.