— Это труднее.
— Да. На самом деле очень. Поэтому я сказала, чтобы они выбрали лидера, когда меня не станет. Так всем будет проще; знаю ведь, что они считали главной меня. Глупые братцы. Но, в любом случае, здесь у вас всё гораздо запутаннее. Вроде как на одном берегу, а вроде как и на разных. Я не о Лектории вашем, а о NOTE и нейтралах.
Антон изменил позу, скрестив ноги. Так сидеть на полу было удобнее. Он прислонился спиной к креслу, чтобы закидывать голову и смотреть на собеседницу было удобнее. Тая, свесив худые ноги в мягких домашних шортах, смотрела то на него, то вокруг, ни на чём не фокусируясь, и говорила спокойно, свободно. Чувствовала себя в своей тарелке рядом с другим таким же.
— Они славные, — задумчиво протянула она, точно смакуя сладкую ягоду. Синие глаза сверкали, как лазуриты. Длинные шёлковые волосы, светло-русые, прикрывали правый глаз чёлкой и были убраны в низкий свободный хвост. Футболка на костлявом теле висела свободно. Голос звучал по-домашнему приглушённо. — Мне нравится у них жить. Они настоящая семья, знаешь, эти люди. А гости, которые приходят, их не трогают, хотя знают, что Михаил из NOTE. И все ваши, которые являются проверить состояние дел или типа того, сразу ощущается, что они по-настоящему берегут друг друга. Я чуткая к таким вещам, я-то знаю. Мне нравится, когда связи такие крепкие. Но… — Она покачала головой. — Я к тому же чувствую, что они подсознательно не готовы к потерям. Они готовы сражаться, да, вырывать этих несчастных детей хоть зубами — но терять друг друга не готовы.
Антон примерно представлял, о чём она говорила, но глубинный смысл проходил мимо него. Наверно, ему нужно было воспринимать это с гордостью, он всё-таки был одним из них. Но вместе с тем Антон не ощущал, что сам относится к связям так, как остальные. Для него это ничего не значило. Он привык ко всему, в том числе к потерям — после Саввы было уже не больно. И сейчас, сидя тут и зная, что, возможно, уже через неделю кого-то из приютивших его людей может не быть, он не чувствовал ничего. Ничего. Глухая пустота.
Они могли не быть ему чужими. Все они, сначала Настя и Роан, потом Каспер, Люси, Йорек и другие. Он доверял им настолько, насколько позволял себе кому-либо доверять, они не были посторонними, они были «своими». И всё же он не ощущал к ним ничего. Благодарность к Роану погрязла во мраке. Остальные имена отзывались лишь эхом. Только при мысли о Насте становилось так плохо, что он хмурился и не понимал, что такое, что не так.
Он отпустил её.
Нормально, что она уйдёт. Она будет счастлива там, в Стае. А разве не ради её счастья он столько преодолел?
Антон коснулся груди. Он не был слабым и совсем точно не был хилым, но сейчас даже рёбра казались ему хрупкими, почти стеклянными. Будто их мог разбить единственный вздох.
— Мне легко говорить, — усмехнулась Тая. — Мне-то нечего опасаться. Даже если я погибну, всё давно решено. Но они переживают. Прикинь, даже ребята вроде Каспера. Он так смотрел на тех, с кем пришёл. Роан и девушка-метаморф…
— Люси.
— Ага, Люси. Я же чувствую, он не хочет их терять. Даже не «боится», а «не хочет». Это интересная эмоция, когда проявляется у кого-то взрослого, потому что она глубже детской боязни лишиться тепла. Он именно в них нуждается. Не в ком-то другом. Наблюдать за этим приносит мне удовольствие, хоть и неправильно так, наверно. Нечестно. Как будто подглядываю.
Тая прекрасно знала, что её волнения Антона не касались, но именно в этом нуждалась — просто выговориться. Почему не к Насте? Но он всё равно не был против. Ему было всё равно. Он сидел, смотрел на лифу, того, кого он по ситуации, по их общему прошлому может называть «сестрой», девушку, подчиняющую чужую волю. Таю сражение не волновало, она давно отреклась от себя — знала, что жить осталось мало, вот и не беспокоилась понапрасну. Волновалась ли Настя? Антон не знал. Он видел, как она подолгу сидела за учебниками, ничего перед собой не видя, или с пустым взглядом крутила в руках резинки, делая из них какие-то браслеты или игрушки. Но не похоже, чтобы она переживала. Ей тоже было всё равно?
Агх, опять Настя. Антон раздосадовано подумал, что ему нужно внимательнее относиться к себе и держать себя в узде. Никаких глупых мыслей. Ни-ка-ких.
Она и так скоро его оставит.
— Ты помнишь всех лиф? — спросила вдруг Тая.
Он поднял глаза.
— Да.
— И по менам, и по кодам?
— Да.
— Хорошо. — Девушка качнула головой, подобрала ноги, сложила руки на коленях. Неожиданная эмоция, мелькнувшая на её лице, изменила выражение глаз, и они кольнули неожиданной горечью. Совсем тихо она сказала: — Ты можешь назвать их всех? Пожалуйста.
Антон не спрашивал, почему она не назовёт сама. Он вздохнул, закрыл глаза. Образы мигом выстроились в темноте — цепочка мрачных, злых глаз, худых рук и ног, белых балахонов, в которые их одевали. Волосы стриженные кое-как, разных оттенков — от пламенно-рыжего, как у 15LC, до тёмно-русого, как у 6FL. Лица с разными чертами, но одинаковое выражение делало их схожими, и они действительно были похожи между собой больше, чем могут быть похожи родные братья и сёстры. Дети без прошлого.
— Тимур, Антон, Виталий…
Он начал с начала. С первых жертв. Головорез из «теней». Мальчик без сердца. Нынешний подопечный NOTE.
— Анна, Афанасий, Анастасия, Таисия, Савелий…
Подопечная NOTE. На реабилитации. Совсем рядом — но скоро исчезнет. Сама Тая. Собственноручно убитый брат.
— Игнат, Мария, Эраст, Милена…
На реабилитации. Неизвестно. На реабилитации. На реабилитации.
— Мария, Иосиф, Румия…
Неизвестно. В Стае. Подопечная NOTE.
— Руслан, Вера, Надежда, Виктор.
Неизвестно. Головорез из «теней». Погибшая при освобождении. Подопечный NOTE.
Если так перечислять, то не столько судеб окончательно сломано. Организация всё же постаралась над тем, чтобы устроить большинство детей, так что стоит их уважать. Те, что на реабилитации, находились в состоянии пограничном — некоторые не могли двигаться и думать, опустошённые опытами сосуды, другие кое-как ещё осмысливали происходившие. Антон подозревал, что с той же Миленой не всё просто. Её странность была слишком необычна, чтобы так просто угаснуть, сломав владелицу.
Михаил ведь обратил внимание NOTE на эксперименты? Что ж, вот, кому нужно быть благодарным. Тая вряд ли это знала, зато знала Настя.
— Скоро придут «тени», — сказал Антон.
— Тимур и Вера? Здорово. — Не то чтобы Тая была особо рада, но это ей больше нравилось, чем наоборот. — Они вырезали много работников во Второй. Всегда хотела сказать им «спасибо».
Лиф по людским меркам не судят. Антон прислушивался к комнате и думал, что времени осталось немного.
До того момента, как Настя уйдёт, тоже.
*
— Нам нужно быть собранными и суровыми, скоро всё-таки важный бой.
— И поэтому ты меня сюда затащил?
— Да ладно тебе, хороший бар! Ничего не напоминает?
Борис огляделся — скорее для вида, чем всерьёз. Он и так отлично помнил события восьмилетней давности, и Михаил знал это, как никто другой. Каринов улыбнулся, заказывая красное сухое вино. Борис кивнул, и Михаил добавил, что на двоих. Мягкое освещение бара способствовало расслаблению, и даже этот несгибаемый Круценко в своём панцире из серьёзности и официальности казался несколько легче обыкновенного. Строгость почти покинула его лицо, сменившись обыкновенным выражением нейтральности. Борис сразу показался младше. Ему и было-то всего тридцать три, хах; Михаил порой забывал о том, что для странных время течёт так же, как для нормальных.
— Традиция такая — перед битвами пить? — спросил друг, ослабляя галстук.
Каринов смотрел на него. Долго, пристально, внимательно. Борис с его нервами крепче горных хребтов разглядывание переносил спокойно. Он сидел ровно, но чуть дрогнули плечи, чуть подтянулись рукава; Михаил улыбнулся. Весь такой закрепощённый, редко дающий себе отдых. А сейчас вот смог немного раскрыться. Всё же чудной он человек, зато хороший и верный. Тут ещё о верности…