— Почему? — спросила Люси сердито.
Борис, оставшийся, чтобы покончить с бумагами, даже не взглянул на неё. Как смотрел на тексты, так и смотрел, даже бровью не повёл. Причём серьёзно так продолжал работу, как будто её вообще здесь не было! Люси закусила губу, хмурясь, соскочила со стола и шагнула к нему, остановилась на расстоянии, достаточном для двух чужих людей.
— Почему Вы запретили мне участвовать в операции? — повторила она раздельно, чеканя каждый слог. Внутри закипала горькая злость, и пришлось приложить усилие, чтобы голос не дрогнул. Не сейчас, ну. Она же взрослая девочка.
— А ты сама не догадываешься? — наконец-то посмотрел на неё Борис. Глаза ясные, но зрачки заволокло усталостью. Мрачный и холодный, как тени на глыбе северного льда. И выражался чётко, предельно точно, не зацикливаясь на мелочах вроде смягчения своей речи и подстраивания под собеседника. Поэтому, видимо, не все находили с ним общий язык: давление почти ощущалось; вот только Люси оно ни капли не мешало.
— Я участвовала в атаке на Первую! — возмущённо заявила она. Он забыл?! Да она же была там! — Я тоже имею право сражаться!
— Люси, я определил тебя сюда, и это не изменится, — жёстко отозвался Борис, теперь уже злясь. — Ты беспечна и легкомысленна, ты просто не можешь выдерживать серьёзность даже на собраниях — и собираешься идти в бой против лучших боевых единиц Лектория?
Легкомысленна? Что-то внутри оборвалось. Оглушённая звоном в голове и наступившей тишиной, Люси смотрела на него, не веря собственным ушам. Ах, вот оно что. Он считает её ребёнком. Глупым и, очевидно, беззащитным, который будет только мешаться, а не помогать, так, что ли? Кулаки разжались, ослабевшие пальцы покалывало. Сердце сжалось до мельчайших размеров, и Люси сглотнула скрежет в горле. Плечи дрогнули. Она быстро отвернулась и сделала решительный шаг к дверям: лишь бы не увидел, что у неё слёзы выступили; Борис неожиданно шагнул за ней, поймав за запястье и крепко сжав, она рывком обернулась, собираясь уже закричать, но остолбенела, когда он сбивчиво, суховато произнёс:
— Постой, да я же защитить тебя пытаюсь!
Что? Борис глядел на неё прямо, всё ещё устало, но не зло. Ярость вмиг улетучилась, оставив только лёгкое жжение в рёбрах. Люси смотрела на него и не верила своим глазам.
— Я думала, вы меня ненавидите, — едва слышно сказала она.
— Кто тебе такое сказал? — удивился Борис. Он отпустил её запястье. Теперь голос его звучал совсем не жёстко… даже наоборот. — Я не ненавижу тебя.
— Но я всё ещё не понимаю, почему…
Говорить было немного трудно.
— Твоя странность не боевая, — он чуть прищурился. — И ты будешь гораздо полезнее в прикрытии, замещая нужных согласно плану.
— А про мою легкомысленность?
— Это тоже. — Борис поморщился. — Видишь ли, я надеялся, что такая формулировка отобьёт у тебя желание со мной сотрудничать…
Люси не сдержала смешок.
— Тактика не ахти, — заметила она. Настроение почему-то приподнялось. — Только если хотите вконец со мной разругаться. Если вам я нужна тут, так бы и сказали. И что за тема с «защитой»?
Ну, не могла же она не спросить. Борис долго смотрел на неё, затем усмехнулся — ого, он и так умеет? — и махнул рукой.
— Завтра в семь, — напомнил он.
— До завтра, командир!
И она выбежала из кабинета, мелькая зелёной гривой. Улыбка до ушей и блеск в глазах. Да, завтра будет опасно, страшно и трудно, но сегодня она получила кое-что важное, и это что-то не могло не греть душу. «Ну я припомню Вам эту грубость, Борис Дмитриевич!»
*
— Я впервые тут… в нормальном положении. — Тая, подняв голову, рассматривала многоэтажки. Их стекольные стены сотнями зеркал отражали скользившие оранжевые лучи, дрожавшие в холодном воздухе, словно остаточное эхо зарева. Почему-то в последние дни сезона всё казалось материальнее, точно наливалось тяжестью, собирая силы к зиме с её морозами и метелями. Интересно, какова в Авельске зима? Наверно, уже и не увидеть. Пока Тая рассматривала дома, Настя рассматривала её.
— Пока мы на территории NOTE, нас не тронут, — сказала она. — Но, вообще-то, это не совсем территория… вроде промежутка.
— Я думала, Авельск весь поделён. Как сетка…
— Почти весь, просто некоторые места не дают пользы, вот за них и не сражаются. Мне так Каспер объяснял, во всяком случае.
Место, у которого они остановились, носило гордый статус аллеи, но на самом деле было чем-то средним между вытянутой дорожкой, по обеим сторонам заросшей тонкими деревцами, и мини-парка, потому что дома аллейки сторонились. За ближним рядом облетевшей ограды ветвей безмолвно ждала машин узкая трасса, используемая для въезда во дворы многочисленных офисов. Тут же имелся низкий заборчик, частично убранный, частично ещё стоявший; на нём, не опасаясь за шаткость, устроился Антон, согнув колени и нахохлившись. Он наблюдал за спутницами молча, глаза по-кошачьи сверкали. Действительно, похож на кота. Уличного, недоверчивого, настороженного.
— Странно, что место, где столько многоэтажек, никому не нужно.
— Они, думаю, нужны. Просто аллейка — нет. Всё довольно детально объясняется.
— И кому сдались эти правила? — Тая фыркнула. — И без них жить можно…
Сомнительное предположение. Настя невольно вспомнила свои первые дни в Авельске, когда её забрали в Лекторий. Правила города гласили, что нейтралов не трогают без причины, но её всё равно забрали. Нарушение стоило неприятностей. Эти же законы защищали других нейтралов, которые могли сражаться между собой, но против организованных сообществ беззащитных — если бы Лекторий их отлавливал всех… Значит, правила нужны. Иначе город точно погряз бы в хаосе.
Хотя сейчас чем лучше? Пусть они не бьются открыто, но каждый луч несёт в себе напоминание. Они скользят, обволакивая город обманчивыми улыбками, намекая на скоротечность. Уже завтра, сменив полотно облаков на раннюю зарю, они укажут новое время. Час, что вновь перевернёт мир странных с ног на голову, но при этом не затронет мир нормальных, такой беспечный и тихий. Завтра — ещё восемь детей. Братья и сёстры, сплетённые узами горя. Завтра на карту поставлены будут жизни всех. Настина — в том числе, но Настю это не беспокоило. Она смотрела на Таю, жадно дышавшую городом, на молчаливого и мрачного Антона, она смотрела, как удлинялись тени и лучи растекались оранжево мерцавшим сиянием… Этот мир был красив. Одна его красота стоила того, чтобы за неё умереть.
— Завтра, — сказала Тая.
— Завтра, — кивнула Настя.
Подруга подняла на неё глаза — синие, как море. Организм Таи восстанавливался очень быстро по меркам обычных людей: должно быть, потому что тела оружия должны быть способны к скорому восстановлению. Интересно получается. Поэтому ни Антон, ни Настя не болели, как бы легко ни одевались? Ходила Тая ещё с трудом, но старалась и пылала энтузиазмом.
— Мне назвали срок, — продолжила Тая. — Дольше, чем я ожидала. Если я не умру завтра, я тоже уйду.
— Хорошо.
Антон резко повернул голову, замерев и насторожившись, но Настя не оглянулась. Она смотрела себе под ноги. На серой дорожке, обрывками высвеченной солнцем, растекались остаточные тени. Скоро они сольются и поглотят всё светлое, а пока что — рыжина и апельсиново-антрацитовый оттенок, полосы и тонкие следы опавшей листвы. К теням переменчивого города добавились ещё две, такие разные, но отдалённо знакомые.
— Привет, — произнесла Тая спокойно.
— Седьмая, — прошелестел серебристый голосок девочки из лунного света.
— Живая ещё, — усмехнулся, как трескучий костёр, голос парня из сплочённого мрака.
Настя повернулась к ним. Солнце попало в зрачки и растаяло в них, вычерчивая всё до пикселя этого надуманного мира, в котором каждый шаг был ходом одной запутанной игры. Они стояли напротив, совсем близко. Стоял, точнее, парень; та же кофта, что летом, капюшон на черноволосой голове, раскосые красные глаза с узкими зрачками. Девочка умостилась у него на руках, покачивая ногами в высоких бело-голубых сапожках, да и сама она была в белой курточке поверх голубого платьица, с длинными волосами, светлыми, но не такими же снежными, как одежда. Её розовые глаза смотрели равнодушно и прохладно, с лёгкой насмешкой. Парень не поставил её на землю, а она не попросила — видимо, обоим комфортно.