— Все собрались? — Круценко окинул их внимательным взглядом.
Белль подошла к Касперу и остановилась напротив, прямо глядя ему в глаза, немного сердитая — на себя, скорее всего, — и немного неловкая в чувстве вины.
— Пусть неразрешённых вопросов не останется, — проговорила она на выдохе. — Это было плохо.
— Да, — он согласился. — Извини за всё.
— И ты меня. — Белль погрустнела, эмоции она совсем не умела прятать. — Выживи, пожалуйста. Роан, вы же его сбережёте?
— Конечно, малышка. — Бессмертный улыбнулся.
— Это ещё кто кого беречь будет…
— Разобрались? — недовольно осведомился Борис. Он не выглядел уставшим или встревоженным, наоборот, словно в него вдохнули бесконечный поток энергии. Глаза сверкали ярче, плечи были расправлены шире, каждое движение отдавало не железной выправкой и твёрдостью, а сильной, властной плавностью, пружинистой походкой, как у хищника. Борис был готов к бою, даже если мог обходиться использованием странности, и видеть его таким было непривычно. Взвесив аргументы, Каспер пришёл к выводу, что таким лидер ему нравится больше. Не только строгость и суровость, но и странные отголоски жестокости, лёгкое профессиональное напряжение и гибкость.
Дробились на отряды. Каспер достаточно смыслил в тактике, чтобы оценить деление на команды: в данном случае так действительно было выгоднее, чем просто бросаться толпой. Роан — не в наступательной группе, а первый в поисковой — поторопил их, намекая на время; Борис кивнул, Люси, подобравшись, выдавила улыбку и пожелала им удачи, пока рядом Белль заламывала пальцы. Каспер последний раз взглянул на сестру — оставлять её одну было нечестно, но лучше варианта не оставалось.
Вышли они втроём. Коридоры отделения, погружённые в тишину и мрачное забвение, встречали каждый шаг гулким эхом, разлетавшимся в тишине предрассветного часа. Ночь — время странностей, связанных с отсутствием света, коих в Лектории было много; им же, возможно, придётся биться долго, и это никак нельзя класть на вечерние часы.
— Являемся ли мы абсолютным добром? — спросил вдруг Каспер, ни к кому конкретно не обращаясь. — Если смотреть на Лекторий как на зло, то чем мы-то лучше?
Роан смотрел на него с любопытством, Борис, оглянувшись через плечо, мазнул голубым взглядом, словно прожектором.
— Воспитанный организацией восстаёт против её принципов, — протянул Роан. — Ах, это поколение совсем не безнадёжно.
— Я не восстаю, я пытаюсь понять.
— NOTE — не добро, — продолжил бессмертный. — Но тогда не стоит вообще загадывать на добро и зло. Лекторий жесток к своим же, но «не суди да не судим будешь», как говорится. NOTE не убивает своих детей, не старается разрушить мир, но в проявлениях иных она не менее жестока.
Каспер знал это. Он знал многих в организации, и все они разнились, однако есть кое-что, отделявшее тот набор Роана от многих других молодых ребят. Давление. То, что NOTE воспитывала в своих подопечных, не распространилось на Каспера, Люси и других ребят их компании: Роан приложил все усилия, чтобы их оградить. Он сохранил их независимость во мнениях, хоть зависимость в поступках и осталась.
— Незачем судить о добре и зле, — сказал Борис, — если бой всё равно начнётся. Наша цель — лифы. И лифы — это не только грех Лектория, но и наш. Мы не защитили их, когда было время. Пропустили их появление. Тотальная ошибка.
— Это слова Михаила? — полюбопытствовал Роан.
— Да, но его мнение я разделяю. — Круценко не сбавлял шага, и скоро они уже оказались у лестницы. — Теперь мы обязаны приложить все усилия, чтобы устранить ошибку. В вашей вариации, Роан, и в вариации Михаила и всех это означает спасение лиф. Управление ещё в первом инциденте заявило, что в подобной ситуации следует истребление, но, раз уже вступились вы, приказы не имеют смысла.
— Я не дам убивать людей из желания избавиться от лишних хлопот, — покачал головой Роан. — Это пустое насилие. Я видел его достаточно, чтобы ценить каждую жизнь — будь это взрослый и опытный мирный или беззащитный натасканный на борьбу ребёнок — нет разницы.
Каспер остановил его за запястье и притянул к себе. Борис, не оглядываясь, махнул рукой, и даже в его осанку прокралось выражение: «Как вспомните, что на носу серьёзная операция, поторопитесь».
Когда они направились следом, в голове немного звенело.
В холле ждали участники похода. В разной форме, с разными ролями, с разными странностями. Йорека и Стейси среди них не было — уже умчались по заданию. К Роану двумя мягкими тенями примкнули Антон и Настя; оба в чёрном, словно в насмешку над белизной лабораторий, без дополнительного оружия, только у Насти на поясе висел кинжал с прямым лезвием. Лица бледные, губы сухие, глаза мрачные, решительные. Держались они словно на отдалении друг от друга, и Каспер, чутко присматривавшийся к ним ещё с их появления в Авельске, уловил это изменение. Между ними что-то не так, но, вроде, хотя бы странности их не разрывают. Роан, стоявший рядом с Каспером, оглядел их с выражением, которое можно было бы окрестить отцовской гордостью, даже если веселья в нём не сверкало.
— Что ж, — мягко и негромко заговорил бессмертный, — мы знали, что этот день настанет. Для вас это нечто более важное, чем для всех остальных. Но тревоги ничего не решают. Вы готовы. Ничто больше не сможет вас сломать.
Антон кивнул. У Насти дёрнулись плечи. Роан ласково улыбнулся и с мелькнувшей шуткой добавил:
— Я свой талисман на удачу уже получил, надеюсь, он и на вас распространится. Всё-таки передавать его напрямую малость не подходит…
Каспер поборол желание ткнуть его в бок, пока ещё была возможность.
Люди переговаривались, люди ждали, люди — и вошедший неожиданно последний человек остановился в дверях, запыхавшийся, тоже не в официальном костюме, а в боевой форме. Светлые волосы частично зачёсаны, частично спутаны — торопился. Вскинув глаза на Бориса, застывшего на последних ступенях лестницы, человек хрипло выдохнул; взгляд его полыхал, и Каспер был потрясён подобной несдержанностью того, кто всегда контролировал проявление своих эмоций.
— Они забрали Олю! — почти выкрикнул Михаил Каринов, ненависть, решимость, отчаяние, горечь и торжество смешались в нём в разнородную кипучую палитру. Голос звенел, раскатываясь над головами притихших сотрудников. Михаил обвёл их бешеными глазами и сказал чётко, чтобы точно услышали все: — Нейтралы узнали об этом. Они в ярости. Они пойдут против лаборатории!
Молчание стало на бесконечный миг почти мёртвым. А затем взорвалось шумом.
*
Ночью Каринов не спал, не спала Катя, не спал Василий. Василий, бедный нормальный мужчина, прекрасно осознавал, что своей младшей ничем не поможет, и так терзался горем, что Михаил направил его в город: пусть хотя бы попробует проверить камеры. Подавать в розыск за одну ночь — естественно, никто не оформит пропажу, да и что нормальные сделают против странных? Безопаснее им же — не высовываться. Однако вид тестя, убитого горем, давил не слабее общей ситуации. Михаилу хватило Кати, чтобы вконец разбередить старые раны.
Катя держалась молодцом, насколько это было возможно. Когда они обыскали территорию вокруг дома и не нашли и следа, жена не стала истерить или плакать. Только как будто на несколько лет постарела, мгновенно посерела, зрачки слились с чёрной радужкой. Вцепилась в локоть Михаила, не видя ничего перед собой.
— Я должна её беречь, — непослушными белыми губами проговорила она. Ресницы её дрогнули, помертвевший от ужаса взгляд раскрывался пропастью. — Я…
— Ты не виновата! — Ему пришлось встряхнуть её за плечи, только тогда Катя подняла на него лицо, пергаментно-белое. Михаил склонился над ней, ловя сбивчивое дыхание, заставил сконцентрироваться исключительно на себе. — Послушай меня, послушай. Ты не виновата. Олю не тронут. Она очень важна, её ни за что не тронут. Где бы она ни была, она жива. Слышишь?