— Я полагаю, здесь все в курсе дела, даже если лишь краем понимания, — продолжал Роан беспечно запутывать словами. — Семь лет — долгий срок, и весь он был укрыт мраком. Последние два года «тени» правили жестоким балом, и почти не осталось нигде людей, что некогда состояли в Лектории как одни из следователей проекта. Однако потому Лекторий и боится ныне, что результаты его страшных идей продолжат кровавую месть, и потому стремится истребить их, а прежде всего!..
Он замолк, оглядывая ребят. Люси с тяжёлым вздохом проговорила:
— Здесь очень не хватает переводчика. Ро, Каса тут нет, можешь по-человечески, пожалуйста?
Антон прислушивался к звучанию её голоса. Создавалось впечатление, что Люси со всеми разговаривает так — без напряжения и издёвки, легко, как со старыми знакомыми, даже если этих людей видит впервые. Это почему-то не раздражало и казалось естественным.
— По-человечески — это невозможно, — печально изрёк Роан. — Если короче… У меня есть для вас предложение. То, что утолит душевную жажду, — он взглянул на Виаса, перевёл глаза на Олю, — и что поможет уменьшить количество жертв.
— Почему должны быть жертвы? — тихо спросила связующая. На густых чёрных ресницах играли золотистые блики.
— Начинается большая охота, больше, чем была когда-либо, и от её результатов зависит само существование нашего хрустального покоя.
В комнате разрослась тишина, ядом проникая с дыханием. Все напряглись, но никто не произнёс ни звука, пока Люси со смешанным выражением недоумения и настороженности не сказала:
— Что ты имеешь ввиду? На кого охота?
Роан улыбнулся — колко.
— Охота на лифу.
Они возвращались на электричке, пустой, тихо гудящей. За окнами уже потемнело; в стёклах отражался салон, мерцая разводами старых пустышек. Проносились тёмные очертания леса, просёлочных дорог, станций. Слегка потряхивало.
Они были вдвоём на весь вагон. Жёлтое освещение делало светлые волосы Роана золотыми; на лицо Антона ложились блики, затемнённая радужка казалась сконцентрированным винным настоем. Антон смотрел в окно, прислонившись к нему краем лба, так, что при желании мог бы рассматривать сидевшего напротив учителя.
Всё выходило довольно сложно. Всё выходило нелогично. Роль Антона указывала на то, чего он страшился и желал одновременно, и он окончательно запутался, потерял нити возможностей.
Единственный выбор, который ему позволили совершить самостоятельно, определил его будущее. Сожалеть поздно, да и он не уверен, что непременно сожалеет. Скорее — он не хотел, чтобы всё так завернулось, зашло так далеко, так обошлось со всеми деталями. Выбрав один раз, он неосознанно обрёк себя на целые годы. Скитания, драки, разбитые костяшки. Антон был один в этом мире, один против этого мира, и он привык к такому положению, огрызаясь на любой контакт и пытаясь не соприкасаться с другими.
Но странные, даже чужие друг другу, даже друг другу глотки перегрызть желающие, остаются странными. Они особенные. Антон тоже особенный.
Останься он на улицах, всё было бы проще…
Роан смотрел на него внимательно, но непроницаемо. Роан был тем, кто когда-то давно пообещал забрать Антона, как истечёт срок его самоопределённой пытки. Роан своё обещание сдержал, и вот Антон тут — в Авельске, не беспокоясь за себя. Хотя — было бы за что беспокоиться. Даже сейчас Антон не был уверен, что когда-либо жил по-настоящему.
Если бы тогда он…
— Ты ненавидишь её?
Парень слегка вздрогнул, тут же устремляя взгляд на учителя. Роан выглядел так, будто в нём интерес и сочувствие переплелись. Антон не слишком хорошо разбирался в людях, мысли наставника вообще едва понимал, но это выражение почему-то заставило его напрячься.
— Кого?
Они оба знали, но Роан милостиво пояснил, подпирая подбородок рукой да локтем упираясь в согнутое колено.
— Настю. Ты её ненавидишь?
Вагон тряхнуло. Авельск не славился лучшими рельсами, как и его пригород. От освещённых окон вдоль дороги ложились размытые отсветы, не успевая следовать за своими создателями. Антону понадобились секунды, чтобы заставить себя говорить.
— Нет. Это не ненависть.
— Правда? — Роан не делал вид, будто всё понимает. Он не лгал, признавая, что в чём-то не разобрался, но его предположение почему-то ранило. — Но и не любовь.
— Я не ненавижу её, — повторил Антон веско. — Я всего лишь должен её защищать.
— Почему?
Потому что это она. Потому что это он. Потому что, несмотря на запутанный случай, на шрамы, не успевшие толком зажить, Антон отлично осознавал: он на самом деле Настю не ненавидел. Не мог. Но и проникнуться симпатией не смел, прекрасно помня приоритеты и устои.
Всё случилось из-за неё. Из-за неё ему пришлось столько вытерпеть, что в короткий человеческий век порою меньше укладывается. Из-за неё он и сейчас находился тут, в освещённом вагоне, лишённый выбора, свободы и возможности отвернуться от надвигавшейся бури. И ради чего? Пустой спектакль в пустом зале, картонные декорации, не отображающие сути. Это не была вина Насти, но всё случилось из-за неё.
Что же это за чувство тогда?
Хотел бы он сбежать? Антон не знал. У него было лишь то, за что он цеплялся, и это «то» выражалось целиком в риске, в боли и в шрамах. Сейчас он не представлял из себя ничего, потому что отказался, потому что предрёк это, потому что понял, что бесполезно сопротивляться. Ему уже не уйти. Он и не знал, какова бывает жизнь в те моменты, когда каждый твой шаг не предопределён.
— Вы устраиваете этот трюк, чтобы отвлечь? — спросил он через силу. Большего он проронить не мог, он не мог прямо так выплеснуть, что в душе накопилось. — Кого-то от чего-то. От кого-то. От Насти?
— Она не главная цель Лектория. — Роан переводом темы раздражён не был. — Так что нет, это не для неё. Это для всех, для тебя в том числе.
Ложь? Ради Антона давно ничего не делается. И всё-таки поверить бессмертному очень хотелось; так или иначе, но он оставался единственным человеком, которого судьба Антона честно волновала. О нём никто раньше не заботился, и потому ему придётся слова Роана принять.
— Мне казалось, вы против насилия.
— Смотря что ты подразумеваешь под насилием. — Учитель вздохнул, театрально взмахнув рукой. В его игре было мало фальши, скорее опытные движения. Он не актёрствовал. Он жил так. — Борис будет действовать напрямик, а я не собираюсь заходить с тыла. Моя ловушка в другом. Я не буду развязывать войну тогда, когда столкнутся столько группировок, что мир снесут.
«Я пытаюсь свести риск к минимуму», так это следует понимать? Антон утомлённо закрыл глаза, кожей ощущая прохладу окна. Холодное лето. Постоянные дожди. Огненные закаты, биение чужих сердец. Они все — живые. Они все будут участвовать. Их не спрашивают, когда начинают апокалипсис.
Эта таинственная организация NOTE и Роан — одновременно и единые элементы, и разные. Вспоминая о том, кто Роан такой, легко было предположить: Роан такой же сотрудник, хоть и действует отдалённо, планам чужим не подчиняясь. И всё равно… Борис готовится к крупному столкновению, а Роан начинает сложную сделку, основываясь на разномастных и довольно неслаженных нейтралах — зачем?
— Тимур и Вера нашли лифу, — сообщил Антон как бы невзначай. — Лифу из главных. Одного из руководителей проекта.
Роан не выказал удивления, хоть брови его слегка дёрнулись.
— Замечательно. События приближаются к развязке.
— Вы ведь знаете, что они будут мстить.
— Замечательно, да. — Восторгом бессмертный, однако, не блистал. — «Тени» так просто не выскальзывают из-за людских спин. Следовало ожидать, что они не просто по желанию забрались в штаб Лектория, да ещё и перерезали там людей. Их цель — один человек, но такой, ради мести которому они пойдут на всё, что угодно.
Из деревьев неспешно вырастали протяжённые крыши ближайшего пригорода, разрастаясь, как ступени лестницы. Дома складывались более тёмными очертаниями среди тёмного неба, касаясь квадратами пустого пространства, лишённого звезд. Горели ровно квадраты окон, цепочки круглых огоньков указывали трассы. Авельск не спал, лишь притворяясь тихим, и даже сейчас, возможно, где-то шла борьба насмерть.