Он представлял, что его забросят в угол, к батареям привяжут, ещё что-нибудь… Но оказалось куда поразительнее. Во-первых, ему уступили диван и даже подушку с одеялом дали. Во-вторых, его накормили супом. В-третьих, ночью его оставили на диване, а сами разошлись по комнатам.
Засыпая, он почти не боялся завтрашнего.
Но на утро всё оказалось хуже. Всё оказалось… да, его заставили. Ему дали в руки холодное оружие. Ему дали возможность, но пригрозили, что он огребёт, если попытается. Он держал в дрожавших пальцах нож и ждал своей участи, а потом Каспер вытащил с нижней полки шкафчика…
— Это что? — тупо спросил Айзек.
Каспер махнул блестевшим в руке ножом.
— Картошка, — невозмутимо сообщил он.
— …Картошка?..
— А ты думал, мы даром тебя кормим? Отрабатывай! Люси погнала за маслом, так что нам придётся к её приходу всё начистить.
— Картошку чистить?..
Каспер взглянул на него как на умственно больного и повторил последнюю фразу. Айзек моргнул, разглядывая предоставленную ему кастрюлю, коробку с клубнями и мусорное ведро. Ох. Он, конечно, представлял, что ему придётся пахать на жестоких своих содержателей, отрабатывая себе кусочки хлеба, как в плену, но… Каспер намекнул, что пора приступать, а сам взялся за овощи.
Почему эти NOTE такие… странные?
Сказать по правде, Айзеку редко удавалось нормально поесть. Режим его жизни сбивался, поспевая за вдохновением или его отсутствием. Интуиция подсказывала, что такими темпами он заработает язву желудка из-за нерегулярного питания, хотя у него хватает денег на продукты, а сам готовить он может. Но кому нужно смотреть на часы, когда работа кипит? Не Айзеку точно. Если он погружается в рисование, то и за чаем не отправится — подкрашенную акварелью воду хлебать будет, но не отойдёт от картины. Вот и получалось, что толком он не питался, а проблемы со здоровьем приписывал плохому климату.
Ровные стружки спиралями спускались в пакет. С ножом он едва ли умел обращаться толково, но ловкие пальцы, привыкшие к кистям, быстро нашли нужные движения. Айзек даже носом клевать начал. Он украдкой взглянул на хозяина квартиры; тот что-то строгал на доске.
— Вы в NOTE какие-то не такие, — сам от себя не ожидая, произнёс он.
— Мы-то? — Каспер с любопытством обернулся. Волосы его были собраны в низкий короткий хвостик, но частично уже рассыпались. — Почему так думаешь?
— Ну, не знаю. — Звуки кухни успокаивали. Снова было ощущение, что он дома, хотя дом его давно отверг. Когда-то он так же сидел на кухне, и всё было хорошо; жаль, что те времена не вернуть. — Врага вы не убили, хотя я не такая важная пешка. Я… если честно, я не представляю, возьмёт ли Лекторий меня обратно.
Вот это он зря ляпнул. Возьмёт сейчас Каспер да всадит ему нож в горло, раз уж художник бесполезен… Но Каспер задумчиво разглядывал его, вслепую и идеально продолжая нарезать огурцы.
— Они бы не дали и корки хлеба за какого-нибудь пса, — протянул он. — Но за связующего выложат то, что нам нужно. Не много, но мы умеренны в ценах. А насчёт убийств: это не Лекторий. Не сравнивай небо с кладбищем.
— Значит, NOTE — это небо?
— NOTE — это NOTE. Не рай, не полёт среди облаков и не радуга на фоне космоса. Если продолжать сравнение, я бы назвал NOTE потоком ветров. Некоторые поддерживают молодых птиц, другие губят, поворачивая не в том направлении, или молниями бьют. Небо бывает разным. Организация — тоже. Лет десять назад тон был более ровным, сейчас другой, и ничего не остаётся навечно. Если имеешь дело с небом, нужно понимать, что оно постоянно, но даже незначительный ветер может положение облаков изменить…
Каспер погрузился в размышления, и прерывать их Айзек не посмел. Что же такого в организации, если она не может укрепиться? Лекторий вон единица неизменная. У них как были варварские уставы, так и остаются. Хотя не Айзеку, наверно, критиковать своё руководство: всё, что ему нужно было от Лектория — это средства и более-менее востребованная работа. Его и не устраивали по сути. В Лекторий по доброй воле мало кто приходит.
— На что похожа твоя сторона? — спросил Каспер, словно уловив мысли.
Айзек предпочёл на него не смотреть. Он смотрел на клубень в руках и на искры металлического острия. Не вспоминалось, предлагал ли кто ему просто так рассказать, даже если это относилось к его жизни лишь частью. Айзек привык к тишине, молчанию и шороху кистей, а до людских голосов ему было далеко. Сейчас всё казалось ближе. Даже спокойно как-то.
— Я с детства мечтал рисовать, — проронил он. — А когда мои рисунки стали разговаривать, родители заистерили. В четырнадцать меня продали Лекторию.
— Продали?
— Ага. Бывает и такое. Разве вам не продают странных?
— Скорее уж отдают. Тех, кто хочет присоединиться, берут к себе наставники.
— Родителей я больше не видел. Лекторий присоединил меня к работе, отправил на завершение учёбы, а там и работа. Когда захотел уйти, напомнили мне моё место. Выдали значение суммы с процентами: если я заплачу столько, то буду свободен. — Айзек посмотрел в своё отражение на ноже. Лезвие испачкалось, и лицо казалось таким же грязным. — На самом-то деле я знаю, никуда меня не отпустят. Но всё равно коплю. Глупо.
Квартира располагалась на первом этаже. Через полуоткрытое окно задувал ветер, дрожа листочками на соседних стройных рябинах. Мимо прошли две пожилые женщины, обсуждая что-то по поводу своих неугомонных внуков. Каспер смотрел в окно, вытирая руки полотенцем, с нейтральным выражением лица, но Айзеку стало легче. Был бы он умнее, не вываливал бы биографию врагу, но он всё-таки не гений и не претендует на звание умницы. В кои-то веки кому-то что-то рассказал, даже если неприятелю.
— В нынешней ситуации, — заговорил Каспер неторопливо, — это будет трудно устроить. Но у меня авторитет и стаж работы в разных областях. Такое дело не выйдет провернуть сразу, понадобится время. Тебе придётся вернуться и побыть ещё в Лектории, а потом уже разберёмся.
— В смысле? — У Айзека перехватило дыхание.
— Мы заберём тебя в NOTE, — сообщил Каспер так, словно это не звучало фантастически. — Здесь, по крайне мере, ты сможешь быть свободен.
*
— Спасибо.
— Бывай, парень!
Водитель-дальнобойщик посмеивался в мохнатые, как щётка, усы. Парень соскочил с сиденья, приземлившись на ноги с упругой отдачей, даже не задев краем расстёгнутой куртки бок красного фургона, помахал рукой. Чудной малец: в такую даль забрался, от города-то несколько километров, тут и домов нет. Отбился от друзей, уехавших на пикник, должно быть: выглядит-то прилично, поблагодарил вот. Фургон двинулся с места, оставляя юношу у обочины; тот казался каким-то одиноким на фоне осеннего леса.
Антон немного постоял, вдыхая и выдыхая прозрачный воздух. За пределами города всё было чище, начиная от накатанных ровных дорог с новой жёлтой разметкой и заканчивая скромными, но прелестными деревьями, робко склонявшими свои тонкие веточки с вытянутыми оранжевыми листьями. Запах леса навевал воспоминания, но не был таким тяжёлым, каким запомнился: здесь пахло травой, листьями, сухой корой и октябрём. Протоптанных дорог не было, всё застилалось рощей и ветвями, словно здесь никто не останавливался. Обычно за городом сразу идут тропинки шашлычников, но эта зона особенная. Обычные, наверно, чувствуют, что здесь лучше не веселиться. Плохая земля. Проклятая.
Парень одёрнул лямки нового рюкзака (нужно было запастись едой) и поправил новую шапку (нужно было прикрыть особенность своих волос). Он покачался на носках и сделал шаг вперёд. Оранжевые ветви горящим апельсином укрыли его движение в рощу, и лишь тихие берёзы вздрогнули разом под пронёсшимся ветром.
Антон возвращался домой.
Когда он был ребёнком, это расстояние казалось чудовищно большим. Даже странно, что он запомнил всё в деталях, начиная от толкотни и шума рушащегося ада и заканчивая бесконечными деревьями, через которые нёсся сломя голову, убегая от того, что единственно знал. Как ни странно, он помнил все мелочи, кроме того, какой был час, было ли светло небо и сколько времени пришлось провести на ногах. Зато отпечатались в сознании ровные стволы, ветви, хлеставшие по лицу и спине, овраги, поджидавшие оступившихся, и безумный волчий холод. В одних лабораторных накидках было плохо. Босые ноги раздирались опавшей листвой.