— Почему ты так думаешь? — Роан, держа в руке собственный стаканчик, не присел, остался на ногах. Он оглядывал перекрёсток с довольным видом, как будто происходило или должно было произойти что-то хорошее. Он всегда так смотрел. Радостное наслаждение каждым мигом жизни — хотела бы Настя ощущать себя так же.
— Так говорят все странные, да? — она усмехнулась без веселья.
— Да, в основном. Потом, когда узнают, что всякое бывает, успокаиваются. Но некоторые до сих пор полагают, что никогда не станут нормальными. — Роан отпил. — Что не станут людьми.
— А что насчёт мнения «лифы — не люди»?
— Что-то на эту мысль натолкнуло?
— Обращение. — Настя поморщилась. Жар напитка приятно согревал нывшие запястья, но до сердца не доставал. Она мёрзла, всё болело. — Давно замечаю. Ещё с июля, когда на том мероприятии NOTE все смотрели на меня, как на что-то чужое. С любопытством, знаете, с опаской, но и с презрением тоже. Лиф считают отбросами, так ведь?
Врать наставник не стал.
— Некоторые отчего-то считают, что люди непременно должны воспитываться людьми, — сказал он спокойно. — Или хотя бы какое-то время так расти. Хоть клочок времени в детстве.
— А лифы таких клочков не получили.
— Не получили. Насколько я знаю, к некоторым лифам отношение меняется, сглаживается. Сейчас не тот период, но следующим летом я свожу вас с Тошей кое-куда. Полезная поездка. Да и сами лифы разные бывают, поверь. Если сейчас люди относятся к тебе с предубеждением, ты можешь их опровергнуть, или подтвердить, или ничего не делать — твой ход. Но так или иначе оно изменится. В этом мире всё непостоянно.
Краем глаза Настя заметила, что рук Роан ещё не вытер: мелькнувший краешек его ладони был испачкан в её крови. Она отпила, обжигая язык. По пищеводу прокатилось тепло. Перед ними красовался вывесками городской театр, выстроенный колоннами и красивым орнаментом; оттуда струйкой вытекали люди. Представление закончилось, и наступила пора возвращаться к обыденной жизни.
— Всё непостоянно, — повторила она. — А как же Вы?
Вздрогнула, ужаснувшись собственной неучтивости, но Роан никак не выказал обиды. Даже в лице не изменился.
— Я и не часть этого мира, — заметил он. — Иначе как до сих пор существую? В любом случае, почему бы тебе не думать о близких вещах вместо того, чтобы плакать по далёким?
— Я не плакала. — Глинтвейн почти закончился. — Но они и правда далеки от меня.
— Конечно, далеки. Расстояние — губительная вещь, не находишь? Особенно когда ты сам его удлиняешь.
— Я не удлиняю.
— Уверена?
Настя замолкла. В области груди что-то болело. Потерянное тепло восстанавливалось по капле и наполнялось жизнью, но она знала, что ещё долго не сможет идти чётко. Предел — вещь опасная, играть с ним не стоит. Но она и не играла, она просто пела. Хоть какое-то сдвижение в зябнущем разуме, сплочённом из обрывочных кусочков паззла. Роан показал широким жестом на улицу.
— Посмотри. Скажи, что ты видишь.
— Что я вижу? — Дороги. Мигающие фары. Светофоры. Куртки и пальто. Сумки, рюкзаки, лица. Люди: дети, подростки, взрослые, старики. Настя постаралась описать одним словом: — Город.
— Город — это что?
— Чего именно Вы требуете?
Роан улыбнулся, и её досада испарилась, сменившись стыдом. Этот человек заботился о ней, и она не имела права злиться на него за что-либо, тем более за то, в чём он не виноват и никогда не был.
— Хорошо, — пошла она на уступку. Огляделась. Сизый сливался с рыжеватым и серым. Авельск тонул в осени, шебурша ею, как пушистой игрушкой. Мягкое марево неба застилалось облаками, но дожди давно закончились. Люди периодически поднимали головы, но их не интересовали просторы, их интересовала лишь погода. Мало великого, много суеты. Никто нынче не останавливается, чтобы просто увидеть небо. Настя вздохнула. — Здесь… много мест. Эти люди куда-то идут. Им есть, куда направляться. Они разного возраста и положения, у них разные мотивы, они по-разному думают. Среди них есть странные?
— Может быть, да, может быть, нет, — легко отозвался Роан. — Но ты верно заметила: они разные. Прошлое, настоящее, будущее. Свою жизнь каждый человек проживает один, умещаясь в земной срок. Истории начинаются и заканчиваются. Так есть ли разница, из какого этапа жизни отрывок прочитать, если он всё равно будет принадлежать истории человека?
Его размышления звучали размыто, но как-то ободряюще. Из какого этапа жизни… Лифы — тоже люди. Он это сказать пытается? Что важна вся история жизни, а не отрывки из неё? Настя взглянула на него под углом. Бессмертный не переставал удивлять её, но с ещё большим успехом он её путал.
— Эм, а можно по-человечески?
— Оу, мне уже говорили, что я сложно выражаюсь. Каспер говорил, Люси, Йорек… все, в общем-то. — Роан смешливо поморщился. — Но я говорю, как говорю. Можешь искать потаённый смысл в словах, можешь не искать.
— Я бы умерла, если бы Вы меня недавно не остановили?
— Кто знает, где порог смерти. Я искал свой сотни лет, но так и не нашёл. И всё же перегрузка может убить, нужно за этим внимательно следить.
— Перегрузка… — Настя перевела взгляд на свои руки. Пальцы мяли опустевший стаканчик. Из-под рукавов куртки высовывались белые краешки бинтов. — Скажите, странности убивают своих владельцев?
Бессмертного то, что они находились посреди людной улицы, видимо, не смущало. Горожане не обращали на них внимания больше, чем мимолётные взгляды — ну, двое подростков, ну, разговаривают. Жизнь каждого текла по своему руслу, и к посторонним ручьям не оглядывались они. Если странные везде, могут ли они и тут находиться? Однако вряд ли Роан столь беспечен. Две тысячи лет должны были многому его научить.
— Смотря как и каких, — уклончиво заметил он. — В одних случаях, да, убивают. Если странный слишком изводит себя или если теряет контроль над странностью. В других всё идёт хорошо. Посмотри на Каспера, например. Делясь, он обретает два сознания, а в конце дня воспоминания и впечатления сливаются в один опыт. Он живёт жизнями нескольких людей с одинаковыми душами, но в разных местах. В своё время это чуть не свело его с ума.
— Ох… — В таком описании способность Каспера уже не казалась такой полезной. — И как он с этим боролся?
— По-разному. Когда-то он состоял в поколении, которое целиком собрал я… — Роан замолчал. Потом продолжил, голос его звучал бодро: — Ты можешь поговорить об этом с ним, но вряд ли он расскажет. К тому же, странности бывают разные. Они как люди: у каждой свой механизм и свои законы. Под одну гребёнку загонять никак нельзя. То, что мы зовём «категории» — всего лишь попытка как-то сориентироваться в нашем пёстром суматошном мире, но не истинное его разделение. Возможно, человечество так и исчезнет, не поняв сути странностей, кто знает? До этого ещё много времени. Люди будут существовать, пока не уничтожат свою же возможность.
Лифы — это люди. Настя — человек. Воспринималось с трудом, но она хотела попробовать. Девушка подняла голову к небу: за серыми облачками проступали клочки дневной синевы. Не всё потеряно, потому что всё находится. Когда выпускаешь из рук одну путеводную нить, тут же можешь подобрать другую, лишь наклонившись. Ей стоит успокоиться и перестать изводить себя, как бы нереально это ни звучало.
Заиграл мобильный телефон Роана. Тот взял трубку. Краткая беседа.
— Она приехала, — сообщил он, отрываясь от разговора. — Твоя мать уже здесь, Настя.
Девушка почувствовала, как вмиг озябли пальцы. Тепло ушло. Осталась только осень.
*
— 6 октября 2017
— Было бы ещё славно, если б ты объяснил, почему я не могу повидать… Настю?
Хоть и немного стыдно признавать, Михаил всё ещё не знал, как называть эту девочку. Она не была ему дочерью, хотя взяла его фамилию. Она не была ему племянницей, потому что в них не было одной крови. Она и ученицей ему не была, потому что в NOTE не числилась и только Роаном оберегалась. Наверно, предоставили бы ему выбор, он бы окрестил её как…