— Есть вещи важнее, чем тоска по дочери, — отрезал Борис, не отвлекаясь от дороги.
Что ж, признаться, так он бы и хотел её называть. Далеко от правды. Ломано. Неуверенно, как первая улыбка потерянного человека. Михаил не был рядом с ней в самые тяжёлые моменты, он не мог даже приблизиться из-за давления её приёмных родителей, и сама NOTE обрубила возможность контакта — однако… Не чужая она ему. Не чужая. Даже если это не та сломанная девятилетняя девочка, не отличавшая весну от зимы.
Любезно со стороны Бориса, что он аж на собственном автомобиле приехал друга забрать. Уровень обслуживания прямо-таки. Железная хватка NOTE — это когда за тобой присылают; железная хватка NOTE, которую представляет товарищ — это когда он сам за тобой заезжает.
— У тебя приоритеты расставлены неправильно, — вздохнул Каринов. В салоне автомобиля приятно пахло. Работал кондиционер, прогоняя свежий воздух. — Оно и понятно, и всё-таки… Эх, Круценко, тебе бы семьёй обзавестись.
Такие выражения могли бы взбесить кого угодно. Однако они с Борисом знакомы восемь лет, пусть и не всегда контактировали; Михаил, должно быть, его лучший и единственный товарищ, как и в обратном направлении, так что ему дозволяется даже слишком многое. Борис не разозлился и задет не был, пожал плечами, не меняя скорость.
— Семья требует сил и времени. У меня нет ни того, ни другого.
— Управление невероятно счастливо, что у него есть такой работник.
— Разумеется, я же ради их счастья пашу.
Михаил посмотрел на друга с изумлением. Борис редко язвил, обычно он был предельно прям: либо недоговаривает, либо сразу заявляет. Однако яд в его голосе звучал настолько невероятно, что Каринов даже присвистнул, не сдержавшись. Товарищ взглянул на него с полуусмешкой: такая старая привычка.
— Не буду лгать, я представляю, почему ты здесь, в Авельске. — Михаил приоткрыл окно. На него сразу подуло холодом; мимо проносились столбами вившимися ворохи оранжевых листьев. Борис недовольно вернул стекло в прежнее положение. Каринов, не обратив внимания, продолжил: — Но с трудом понимаю, зачем меня сдёрнули так резко. Мне хотелось, разумеется, вернуться скорее, но всё-таки отозвали неожиданно. Оленька ведь с таким же успехом может заняться обменом, так почему я?
— Во-первых, я считаю тебя лучшим специалистом.
— О, я польщён.
— Ты не дослушал. Во-вторых, сейчас необходимо укрепить авторитет NOTE, следовательно, все выгоды принимать официально и через официальных представителей.
— А в-третьих?
— Твоя дочь, — коротко отозвался Борис. Пока что он говорить не собирался, и Михаил, умудрённый опытом, решил не лезть.
Он смотрел в окно. Проносившийся лес сменялся предгородскими трассами. То и дело проскакивали другие автомобили, сигналя и мигая. Сходились и расходились серые дороги, по обочинам усыпанные песком и облетевшей листвой. Лес прерывался столбами электропередач, их провода расчерчивали пространство идеально ровными линиями и кромсали область серого неба. В поугасшей красоте утра день казался неприметным и почти скучным; рыжина осени бросалась в глаза, словно пламенная гуашь среди мутной акварели и карандашных чертежей.
Они влились в поток горожан, стремившихся в Авельск. Дома уже поднимались к облакам, всё чаще встречались повороты в дальние районы и автобусные остановки. Кто-то просил притормозить, и Борис оглянулся, но ходу не сбавил: им было не до попутчиков. Михаил коротко улыбнулся себе под нос: годы друга не поменяли. Вечно такой строгий, а сам не представляет, что можно проигнорировать, когда можно помочь. По-своему, конечно; Борис не из мягких людей, он сталью держится и суровостью встречает, но человек благородный и честный, с ясным разумом и ясным сердцем. Его ничто не сломало, хоть и встретилось немало. И не сломает, если встретится. Когда встретится.
— Её состояние нестабильно, — вновь заговорил Круценко. Он был мрачен. — Вспомни, как в NOTE учили основам контроля. Никаких скачков не должно быть. Даже если кто-то далёк от идеала, он должен хоть немного держать себя в узде. Бесконтрольно расходующаяся странность будет тянуть из владельца силы, и всё плохо закончится.
Михаил знал. Чего уж там, он много повидал за годы работы; шестая категория — самая опасная — в неподчинённом состоянии представляет огромную угрозу. Таких NOTE даже убивала при необходимости.
— Они собираются удалить Настю?!
— Нет. — Борис устало хмыкнул. — Кроме разрушения площади и убийства лидера LIFA она ничего ещё не сделала. Однако даже мне видно, что она измотана, а я, заметь, с ней не контактирую. Девочка себя сожжёт, если продолжит подавлять странность.
Михаила не было всего две недели.
Чёрт.
Борис бросил на него короткий, но выразительный взгляд, и Михаил не стал изображать улыбку: он не на важном мероприятии, в конце концов. Можно и расслабиться немного.
— Думаешь, она подавляет странность?
— То подавляет, то пользуется. И контролем тут совсем не пахнет. — Друг редко позволял себе сентиментальность, но сейчас в его глазах светилось сочувствие. — Подумай, что с этим сделать. Иначе ты её потеряешь.
В кафе ему, по крайней мере, дали поесть. После завтрака в поезде любое кушанье показалось бы прекрасным, и Михаил не попытался запомнить, что заказал. Борис сидел напротив, даже тут умудрившись погрузиться в работу: он читал какие-то свои распечатки и делал пометки простым карандашом, заточенным до такого состояния, что им можно было проткнуть бактерию. Должно быть, привычка слишком глубоко засела, но они устроились у дальнего столика, чтобы видеть всё помещение — полутёмное в тему заведения, с яркими лампами лишь у барной стойки, где девушка в чёрном переднике начищала и без того идеальный бокал.
Отворилась дверь. Посетители вошли вместе, но по-разному: один шёл немного позади, но более расслабленно, тогда как первый чуть не спотыкался. Этот первый — совсем мальчишка, зажатый какой-то; Михаил пригляделся к нему с интересом, но только привычно накинул на себя маску ослепительной изысканности. Работа есть работа. Парнишка замялся у стола, и его сопровождавший опустился рядом с Михаилом, пожав дипломату руку.
— Быстро, однако, — заметил он.
— Ты сам взял ответственность за пленника, Каспер?
— Вынудили: никто другой не мог. У Роана дети, у Бориса работа, у Йорека постоянно меняется место нахождения.
Разговаривать с Каспером было занятно, даже чем-то напоминало игру. Ни Михаил, ни Каспер не выдавали эмоции настолько умело, что друг с другом выходило как-то смешанно: то ли переигрывали, то ли недоигрывали. Как одна маска глядится в зеркало, только в случае Каспера это настоящая приветливость, а у Михаила весь упор на манеры. Ох, даже таким деталям организация по-разному учит. Или Каспер сам научился, что более вероятно — он лет с тринадцати в NOTE, так ведь?
— Здравствуйте, — поздоровался нервно парнишка напротив. Он сидел на максимально возможном расстоянии от Бориса; того это не угнетало, но бумаги Круценко всё же отложил. — Я Айзек.
— Да, мне предоставили сводку. Я свяжусь с Лекторием и даже дам им понять, чего мы требуем, однако… будьте любезны, объясните, почему меня предварительно познакомили с пленником.
Работа дипломата имела много нюансов, однако ранние встречи, ещё и в такой обстановке, предусмотрены не были. Борис сразу сообщил, что это просьба Каспера, он ничего не знает, предстояло расспросить остальных.
— Я хочу взять Айзека в NOTE, — прямо в лоб сказал Каспер. Что ж, одна из его приятных черт — не ходит вокруг да около. Не напускает туману, как Роан, и говорит целиком. Не сказать, чтобы Михаил был потрясён, но он всё-таки удивился.
— А объективная причина? — поинтересовался Каринов.
— Моё желание.
— Общение с Роаном тебя однажды превратит в его подобие.
— Это уж вряд ли. — Каспер усмехнулся. — Всё равно его ход мыслей сложно предсказать. Но я серьёзно, я готов взять на себя ответственность за его обучение и стажировку. Возраст хороший, странность контролируется, ещё и используется для связи. Организации такие нужны.