— Пошли прогуляемся, — вздохнула она.
— А твои девочки?
— И без меня справятся.
Особо переодеваться не хотелось, да и иммунитет человека, управлявшего собственным организмом, был куда крепче возможного. Пока Каспер ждал, Люси сменила кроссовки на сапожки, тоже в бахилах — в центре была суровая гардеробщица. Уже внизу накинула куртку, представив из себя зрелище вряд ли нормальное: девушка в верхней одежде, но с голыми ногами. Да и всё равно. Взяла Каспера под руку, вышагивая по мёрзлому асфальту, ёжившемуся трещинами.
— Когда приходят девочки, я меняюсь, — призналась она. — Не хочу, чтобы меня узнавали все, кому не лень. Я зелёная только когда работаю. А так просто блондинка. Чтобы выделяться. Мой-то цвет естественный, а они все крашеные.
Спортивный центр стоял где-то между восточной рекой и окраиной города, посреди правого куска Авельска. Не очень удобное расположение, зато крупные торговые центры рядом, тут же — много людей. Развлекательная часть города раскидывала здесь сети витрин и местечек для посиделок. Правда, осенью всё это смотрелось довольно уныло, откашливая машинными выхлопами мелкую ржавую листву и смешиваясь утренним туманом с неоновым свечением вывесок.
— Я полгорода облазал, — сказал Каспер, в ровном тоне мелькнула точёным остриём грусть. — Всё, что принадлежит нам, и зашёл к нейтралам.
Она дёрнула его за рукав.
— Ты что, совсем? — почти выкрикнула. — Серьёзно! Ты что?
— Не рассказывай только про безрассудство, — поморщился брат. — И сам знаю. Но я не могу сидеть. Ты представляешь, что они там делают?
Представляет. Люси опустила глаза, следя за мельканием носков обуви — чёрные сапожки, чёрно-белые кроссовки. Они шли в такт. Они привыкли так ходить, потому что от команд всегда требовали слаженность. Каспер, Люси и Йорек, образовывавшие здесь цельную группу, быстро выработали собственный ритм. Роан посмеивался и говорил, что им стоит станцевать как-нибудь вместе — поставят Люси как девушку в центр, а парни будут по краям. Роан… любил проводить с ними время. Люси знала, по каким причинам и какая из них была главной.
— Он справится, — вздохнула она. Но это брат понимал и сам. Это все понимали. Роан — тот, кто может справиться со всем. Но Каспер-то не такой же.
— На нём будут испытывать оружие, — жёстко, не замечая — или не желая замечать — выражение лица сестры, сказал парень. — Оружие, яды. Будут пытаться убить. Семь дней без перерыва. А если мы не поймём, где его держат, то ещё дольше…
— Они не убьют его.
— Они будут пытаться. И пытать.
— Каспер, они не убьют его. Он вернётся. Опять будет шуметь. И шутить. И стараться с собой покончить. Всё будет в порядке.
Ах, хотелось бы ей самой быть в этом уверенной. Но она верила в Роана. В Роана и в то, что он никогда бы не пошёл куда-то без определённой цели. Если так бессмертный пытается защитить лиф, перевести огонь на себя, привлечь кару Лектория — это его право. Если бы под ударом врагов был Каспер, Люси поступила бы так же, плевать, смертная или нет. Это всё понятно. Как и то, что глодало Каспера изнутри, разрывая его и без того нестойкие основы самоконтроля.
— Я хотел предупредить, — покачал головой брат, — что ночевать дома не буду. Буду искать.
— Эй…
— Погоди ты. Понимаю, рискованно, но я просто не могу так сидеть.
— Мы ищем. Мы все ищем!
— Знаю. — Он улыбнулся. Устало. Взъерошил её и без того беспорядочную причёску. — Если что-то случится, позвони версии из южной столицы. Из верхней я уже уехал, всё равно здесь события важнее.
— И перед Борисом выгородить? — фыркнула она, намекая на шутку, но веселья не прозвучало. Она волновалась. Цеплялась за его плечо и спешно пыталась придумать что-то, что переубедило бы упрямого братца.
— Прости, Люси, — он всё ещё улыбался. — Сплошные неприятности, да?
— Тяжело смириться.
С тем, что он никогда не принимал помощь, хотя так в ней нуждался. С тем, что Каспер готов был рискнуть головой — всеми головами всех своих тел — чтобы вытащить из западни Роана. С тем, что Люси оставалось действовать своими методами, и в этих методах она не была свободна.
— Если умрёшь… — начала она, собираясь чем-то пригрозить, но замолчала на полуслове. Да и что говорить? Если она сейчас скажет: «Пожалуйста, не уходи», она только причинит ему боль, а не изменит его решение. Бесполезно. Как же она бесполезна.
Каспер наклонился и поцеловал её в макушку. Холодный ветер обдувал город. Нагонялись тучи.
*
С чавканьем лезвие проходит по плоти, вспарывая красную мышцу, лопая связанные волокна, затапливая их в мерзкой багровой жиже с тяжёлым металлическим запахом. Сталь с хрустом рассекает кость, прорезает ровно пополам. Вниз, вниз. Снова мышца. Серебро лезвия испачкано в крови, но безжалостно прорывается дальше. Вновь и вновь, вновь и вновь. Лезвие застревает, не в силах перерезать последнюю жилку — ту, что соединяет конечность с туловищем. Гарант того, что никто не разделит их окончательно…
Роан смотрит, повернув голову. Он не кричит и не плачет. Боль для него — пустота; он принимает панические сигналы тела равнодушно. Когда становится невмоготу — говорит, поёт или читает ещё не забытые стихи. Когда лезвие с хлюпаньем выходит из его правого плеча, он только вздрагивает. Рану открытую бешено жжёт. Начинается регенерация.
Жилки — как нитки. Прозрачные паутинки нервов, тончайших сосудов сплетения. Сначала тянутся друг к другу, образуя сети. Восполняется вещество кости, желтовато мутнея. Поверх на глазах дорастает плоть, затем подёргивается гладкими слоями оболочек, наконец восстанавливается кожа, проступая защитой оголённого мяса. Сейчас восстановление замедленное, и всё можно разглядеть подробно.
Экспериментаторы снимают всё на камеру и ждут, пока порез затянется полностью. Руководитель подаёт знак. Лезвие опускается опять.
*
— 15 октября 2017
— Смотрю, вы ещё не загнулись.
У серой Коробки был серый потолок. Он мельтешил белыми лампами и холодил воздух люминесцентом, но дышалось всё равно жарко. По помещению растекался мрачный спектр, похрустывавший, как старые фотографии. Тело нещадно кололо и жгло — зарастали переломы ста восьми костей.
— Сними кандалы, — сказал Роан сухо и шершаво; во рту разверзлась пустыня. — И воды.
Щёлканье пульта. Растянулись зажимы на руках и ногах. Двигаться всё равно не получалось, но свобода приятно бодрила. Роан слабо подтянулся, запрокинул голову, свесив её с края лабораторного стола. Всё виделось перевёрнутым. Перевёрнутый Верран, рядом перевёрнутая тележка с графином и стаканами. Вода. Роан вздохнул.
— А я всё ждал, когда ты вспомнишь о моей очереди, — заметил бессмертный. Срослись руки. Одновременная регенерация стольких ранений, ещё и после череды непрекращавшихся пыток, делала его вялым, плохо шевелившимся и неловким.
— Мы взяли все ткани на анализ. Скоро Ваше бессмертие будет в наших руках.
Верран подошёл. Роан лежал на столе, с переломанными ногами и позвоночником, в белых шортах и майке — так, чтобы плечи и колени были открыты. Выглядел он почти нормально и не соответствовал — во всяком случае, внешне — пережитому. Мужчина, правивший половиной Лектория, держал в руке графин. Перевёрнутый мужчина и перевёрнутый графин. Наклонил. Роан пил почти из его рук, не стесняясь положения, он жадно глотал холодную чистую воду. Напившись, отвернулся. Верран помог ему сесть и отступил.
— Мои ребята молчат? — почти мурлычущей интонацией поинтересовался бессмертный, хотя смысла в вопросе не было. Они оба знали: запрет Роана неприступен. Против его договора с Лекторием никто не пойдёт.
— Будут ещё удушающие газы, — сообщил Верран.
— Не могу дождаться, — хмыкнул Роан, щёлкнув коленом. Ноги почти срослись, и он мог двигаться, только не хотел. Коробка сжималась вокруг равнодушной полугаммой. — Может, ещё распятие устроите? Буду представлять себя святым.
— Вы верите в Бога?
— Сколько мне лет, как считаешь? — Молчание. — А, я не говорю обычно. Около двух тысяч. За такой срок успеваешь многое постичь. В том числе веру. Но я никому и ничему не препятствую. Так что насчёт мученической смерти?