А потешный поединок с Пересветом – не причина, чтоб лишать правнучку женской судьбы, чтоб она до смерти куковала в Вещерских лесах…
Почему инок не захотел связать свой род с достойным ловчим родом Ражных?
А потому, что знал судьбу жениха, знал о предстоящем Судном поединке! Гайдамак знал все! И не он ли увёл Молчуна в тот вечер, возле дома Оксаны, чтоб вернуть его в звериный образ и выставить против Ражного на Судном поединке?
Что-то происходит в Сергиевом воинстве, и калик, похоже, не искушает, не врёт…
Однако тот вдруг остановился, обернулся весёлый и хитро прищурился.
– Слушай, Ражный, давай так, – сказал с задором. – Я тебя подведу к нормальному бренке. К знакомому, который меня уважает, а значит, и моих клиентов. Жалеть не будешь, и послушание пройдёт на ять. А ты сейчас же напишешь мне дарственную на все свои сбережения и недвижимость. Бумаги у меня заготовлены, только подмахнуть. Я потом заверю у нотариуса… Согласен? Ну, если ты такой упёртый, зачем тебе земное?
И этой привычной для каликов меркантильной речью враз перевернул все мысли Ражного.
Бренками назывались старцы, под водительством которых проходило девятимесячное послушание, – эдакие духовные наставники осуждённых, коим предстояло потом вступить в лоно Урочища. Поскольку скитское существование сирых было тщательно закрыто от остального воинства, то послушание было своеобразным курсом молодого бойца, где учили правилам монастырского общежития, а проще говоря, с потом и кровью отдирали от горделивой, самодостаточной личности аракса его «я», а вместе с ним и имя, данное от рождения.
Ражный молчал, и калик расценил это как колебание:
– Думаешь, мне лично твои деньги нужны? Да все на благо любимого тобой Воинства! Наши банкиры-то в Сиром! И я ведь за свой счёт хожу и езжу из конца в конец страны! Ну, если где выпью рюмку на казённые, так это и все. Да сколько их, казённых-то, дают? В один конец не хватает. Что мне с шапкой стоять в подземном переходе? А тебе деньги вообще теперь не нужны! Выскочить из Сирого ты сможешь лет через десять, не раньше. За это время случится не один дефолт или ещё что… У тебя есть сбережения?
– Нет.
– Как же нет? Ты бизнесом занимался, иностранными охотами! У тебя бабок должно быть немерено!
– Не заработал…
– Врёшь, Ражный! К тебе крутые ездили, буржуи…
– Можешь проверить счета…
– И недвижимости нет?
– Охотничью базу забирай, если Пересвет отдаст тебе Ражное Урочище.
Калик только сплюнул:
– А ты не ехидничай! Хлебом не корми, дай над бедным каликом посмеяться…
И обиделся уже до конца пути.
Некогда осуждённые и обращённые в каликов, араксы, казалось бы, лишались всякой воли, имени и прав воина Засадного Полка, однако при этом никогда не выглядели несчастными и раздавленными. Да, они вечно жаловались на свою судьбу, клянчили денег и ёрничали, но трудно было сыскать веселее человека, принадлежащего к Сергиевому воинству, чем калик, и объяснялось это довольно просто: вместо славы и чести поединщика осуждённый получал способности и качества, не доступные ни вольным, ни вотчинным араксам – легко проникать в Сирое Урочище и возвращаться назад, когда вздумается. И не только! Калики обладали умением пускать пыль в глаза и проходить через любые посты, заслоны и, говорят, если надо, то даже сквозь стены. А способностями – расположить к себе человека, войти к нему в доверие и погадать судьбу они могли тягаться с цыганами или профессиональными гипнотизёрами.
Калики существовали в Воинстве как профессиональные лазутчики и, обладая талантом лицедеев, психологов и лекарей, зная языки, а то и не по одному, легко проникали в стан противника. Бывало, по многу лет жили за границей, сами превращались в иностранцев с непривычными манерами, но стоило кому из них вернуться на Вещеру, вновь натягивали маску болтливых и лукавых каликов.
Вероятно, все эти качества и почти неограниченные возможности отчасти заменяли им прошлую славу побед, и они скоро привыкали к новому состоянию, как всякий осуждённый привыкает к лишению воли и тюремным стенам.
Везде жизнь…
Конечно, говорили, что в Сиром находились и те араксы, кто единожды вкусив состояния Правила, не мог выйти из него и был опасен не только для мира, но и для араксов, как, например, верижник Нирва, с которым был обещан Судный поединок. Поэтому их содержали прикованными к неподъёмным, чаше всего зарытым в яму, камням, чтоб они постоянно заземлялись. И это были действительно несчастные араксы. Однако Ражный знал, что его минует такая участь, поскольку его провинность была прямо противоположной – утрата Ярого Сердца.
Если бы он не спас волка, заправив ему кишки в полость и зашив берестяной ниткой, а догнал и разорвал его надвое, то победу в поединке зачли бы ему и сейчас он не шёл бы за говорливым каликом в добровольное заточение.
Ражный не испытывал ни страха, ни особого разочарования в предстоящей судьбе. Никто из его рода никогда не попадал в Сирое Урочище, и было даже любопытно познать, что это такое. Едва ступив в эти леса, он ощутил сильнейшее напряжение пространства, и казалось, достаточно вспомнить чувства, испытанные на правиле, как в тот же час можно приблизиться к состоянию Правила. И если не взлететь, то сделать весьма ощутимый холостой выхлоп энергии, способный поджечь сырое дерево. Единственным, что повергало его в состояние короткого шока, как после прямого удара в переносицу, и до боли тянуло в солнечном сплетении, было воспоминание об обязательном условии, которое он выполнял приговорённый в период послушничества под руководством бренки.
Он должен был сделать достоянием Сергиева воинства все личные приёмы ведения поединка, в том числе волчью хватку и наследственные способности вхождения в раж.
Бренка обязан был вывернуть его наизнанку, как пустой мучной мешок, и выбить всю пыль.
Сами эти старцы, по преданию, живущие в лесах где-то возле монастырского скита, были не менее таинственными, чем само Урочище. Некоторые поединщики говорили, что это и есть те самые опричники, другие же утверждали, что бренками становятся буйные араксы, просидевшие на цепях много лет, но не смирившие своего буйства, а сумевшие перевоплотить неуправляемую энергию Правила в некую иную, духовную. И были ещё те, кто доказывал, будто они в прошлом вообще не имели никакого отношения к Засадному Полку, а принадлежали к некой особой касте, поскольку ни с того ни с сего оказывались при дворах князей и государей в качестве воевод и послов, если говорить современным языком, по особым поручениям, вызывая раздражение у придворных.
В общем, толком о них никто ничего не знал.
Бренка буквально означало – звук, издаваемый костями, бренчащий скелет, гремящие останки человека. По рассказам кормилицы Елизаветы, так оно и было: старцы считались великими постниками, пили только воду и настолько иссыхали, что в прямом смысле бренчали костями. Однако при этом были очень подвижны и активны, поскольку для поддержания жизненного тонуса черпали энергию напрямую от солнца, и если было несколько дней пасмурно, то они становились вялыми и лежали, пережидая ненастье. Говорят, их в разное время было от трех до семи и они во главе с настоятелем управляли всей жизнью Сирого Урочища. Но каждый сам по себе значил очень мало, ибо и их личность так же была поделена на количество старцев.
Однако если старцы собирались вместе, то могли рукоположить избранного иноками духовного предводителя Сергиева воинства, для чего в их присутствии подрезали сухожилия и тем самым ослабляли. Поэтому Ослаб, взошедший на свой престол, почитал иноков, но признавал и уважал власть и силу бренок, наведываясь к ним для исповеди, или чтоб получить решающие советы по сложным вопросам духовной жизни Воинства.
Скорее всего, отсюда и возникла молва, что они и есть опричники.