Молодая женщина сделала пару шагов к окну и замерла в нерешительности. Стало вдруг страшно при мысли, что, выглянув во двор, она может снова увидеть там того странного зверя. И что тогда делать? Как поступить? Снова будить Питера? Но тогда супруг и в этот раз может не удержаться и выйти из дома и кто знает, что случится?
Эбби вздохнула. Сжала кулачки и шагнула к окну. С опаской отодвинула занавеску и выглянула во двор. Пусто. На снегу никого не было. Вздохнув с облегчением, она плотнее запахнулась в шаль и уселась на подоконник. Посмотрела сквозь стекло на небо. Затосковала вдруг.
Питер.
Супруг.
Нелюбимый. Чужой. Но и родной в то же время. И пусть не так уж и долго они вместе, но она к нему привыкла. Старается вот изо всех сил, чтобы и быт наладить и отношения упрочить. И пусть любви между ними нет, но есть понимание. Наверное.
Нет, мужем Питер был отменным, этого у него не отнять. Внимательный и любезный. Страстный, опять-таки. И вот все бы хорошо, но Эбби чувствовала, что он отдаляется от нее. Скрывает что-то, все чаще и чаще отделывается недомолвками.
Было обидно. Вот до слез просто. И мысли на этот счет в голову лезли всякие. Нехорошие мысли.
А что если Питер влюбиться решил. И не в нее, законную свою супругу, а в кого другого? В ту же мисс Гроуди, например. Уж эта тварюшка точно на ее, Эбби, супруга глаз положила и своего не упустит. Дай только волю, вмиг окрутит и плевать ей на то, что супруг-то чужой. Гадина.
Эбби в сердцах стукнула себя кулачком по колену. Зашипела сквозь зубы.
— Мерзавка. И как тебя на место поставить, чтобы не смела на чужих мужей рот разевать? — говорила тихо-тихо, чтобы не приведи высшие силы, не потревожить покой супруга. Хотелось пока тишины и одиночества.
Вспомнились вдруг родители. И то, сколько душевного тепла было между ними. Матушка Эбби замуж вышла по велению бабушки с дедушкой, коих Эбби и не помнила уж, и жениха своего в ту пору не любила и даже, по ее собственному признанию, побаивалась немного. Но против воли родителей своих не пошла.
Но супружество у нее было удачным. И пусть между родителями Эбби никогда не было всепоглощающей страсти, что накатывает, будто огненный шквал, выжигая все на своем пути, но тепло душевное и понимание были точно. И жили они душа в душу, уважая и почитая друг друга, прислушиваясь к словам один одного.
Не то чтобы ссор в их семье никогда не было. Всего хватало. И скандалы были, с битьем посуды и криками — то матушка не могла сдерживать свою натуру. И папенька не единожды кулаком по столу стучал, да отчитывал, что супругу свою, что дочь неразумную. Всего было. Да только все это, как было, так и прошло и быльем поросло. А вот память о вечерах совместных у камина, когда матушка рукоделием занималась и сплетни последние столичные пересказывала, а папенька газету или книгу читал и фыркал в усы тихонько то ли от рассказов супруги, то ли из-за статеек каких, или поездках семейных на пикники, о планах, что строили, да так в жизнь и не воплотили — это осталось. И навсегда с Эбби будет.
Как и всегда, при воспоминании о родителях, сердце сжалось от боли. Ведь ушли нежданно, молодыми еще. И пусть сразу-то, после известия страшного, Эбби злилась, что они оставили ее в одиночестве, плакала часто, то теперь успокоилась. И даже немного порадовалась за них, что вместе ушли, одновременно. Никому из ее родителей не пришлось хоронить супруга, а потом коротать жизнь в одиночестве. Все это выпало на долю Эбби. И рана эта не заросла, так и осталась незаживающая, с кривыми рваными краями, да только не кровоточила уже, а лишь ныла постоянно, но острой боли уже не было.
Вот и Питер…
В другое время Эбби, может, и внимания на него не обратила и даже думать о том, чтобы связать с ним судьбу свою не стала бы. А тогда.
Они познакомились, только-только она траур сняла и выезжать стала. Питер весь такой красивый, интересный. Не лоботряс, как большинство кавалеров ее. Да и барышни столичные, все как одна ему глазки строили. А сам мистер Барроу в то время только на нее, на Эбби смотрел. Ухаживал красиво, слова разные говорил. Она и поверила, решилась на ответные чувства, замуж вот за него пошла.
Жалела теперь?
В общем-то, нет. Но время от времени, такой вот глухой ночью, когда сердце щемит от непонятной тоски, начинала задумываться о том, что было бы, если бы год назад не ответила заветным согласием на предложение руки и сердца. И не находила ответа.
Эбби снова вздохнула и спрыгнула с подоконника. Хватит грустить. Еще матушка покойная то и дело повторяла, что судьба каждой женщины только в ее руках:
— Я ведь тоже могла до смерти обижаться и на родителей, что замуж меня выдали без моего на то согласия. — Не раз и не два говорила она. — И мужу отвечать не теплом и любовью, а холодностью и высокомерием. Папенька-то твой, в пору нашей женитьбы далеко не так богат да влиятелен был, как теперь. Не бедняк распоследний, конечно, но и ничего особенного. Это он благодаря моему приданому, да связям родителя моего в люди выбился. Работал не покладая рук, без устали да без отдыха. Сказать кому, а в первые год-два нашей с ним совместной жизни, я его и не видела почитай почти. Но зато состояние сколотил, чтобы мне достойную жизнь обеспечить. Так что, есть мне за что отца твоего любить и уважать. И ты, Эбби, вперед о том думать должна, чтобы муж будущий о тебе думал, да о благосостоянии и своем и семьи вашей. А все эти страсти да страдания — все это пустое.