И вот ведь, вроде и права была, и так оно все и получилось. Питер о благе семьи думает, о достатке, работает рук не покладая, как папенька покойный, чтобы достойную жизнь обеспечить и себе, и Эбби, и детям их будущим.
О детях, кстати, тоже стал заговаривать. Не явно так намекать, а все исподволь, словно невзначай. Он-то уверен, что Эбби настойку специальную употребляет, от нежелательной беременности. Они об этом еще в самом начале их брака договорились, а то ему невдомек, что капельки заветные у Эбби еще в столице закончились, а в суете случившихся в то время событий, да из-за переезда этого, пополнить запас она так и не успела. Но и не понесла до сих пор.
Эбби вздохнула. Шаль с плеч стащила и в постель к мужу под бок скользнула. Прижалась к спине его, вздохнула довольно, зажмурилась точно кошка. Ну и пусть, что любви нет, зато с ним удобно, и тепло вот. И вообще, ей, Эбби, другого супруга и не надобно.
Только вот сколько она себя в этом не убеждала, сколько не уговаривала, все одно стоило только глаза закрыть, как вставала перед мысленным взором метель из мелких снежинок-искорок состоящая. Да чудился Эбби в этой круговерти лик мужской. И как она ни приглядывалась, как ни старалась рассмотреть черты, не получалось. Точно знала лишь одно — то был не Питер.
— Эбби, что за блажь пришла тебе в голову? — воскликнул Питер.
— Выслушай, прежде чем отказывать мне окончательно, — взмолилась молодая женщина, молитвенно складывая руки на груди.
Разговор происходил утром, в домашнем кабинете мистера Барроу. Эбигэйл удалось перехватить супруга до того, как он на весь день покинет дом и отправится в ратушу. Она знала, что убедить Питера в своей правоте будет сложно, но и думать не думала, что настолько.
— И слышать ничего не хочу, — решительно отказался Питер. — Это же что удумала — стрелять учиться. Да ты в своем уме? Разве это достойно дамы твоего положения и возраста? Эбби, не чуди, а то мне становится страшно за твой рассудок.
— И вовсе с моим рассудком все в порядке, — обижено поджала губы Эбигэйл. — И я не попросила у тебя ничего необычного. Ты сам слышал, что в Барглин могут забредать волки, а моя просьба… О, Питер, подумай только, насколько тебе станет спокойнее, если я смогу сама себя защитить.
— Скорее, у меня появится еще одна причина переживать за твою безопасность, Эбби. — Питер защелкнул свой рабочий саквояж и вышел из-за стола, — иногда твои идеи просто выбивают почву у меня из-под ног. Это немыслимо! И кто подсказал тебе настолько бредовую мысль?
— Никто не подсказывал, — вздохнула Эбигэйл.
Можно было спорить и дальше, но она уже знала, что если Питер выразил настолько категоричное несогласие с ее просьбой, то продолжать бессмысленный разговор бесполезно. Стрелять он ее учить не будет. Более того — даже не подпустит к оружию. Обидно, но ничего не поделаешь, придется думать дальше и искать того, кто поможет. Только вот супруга уже посвящать в свои планы не стоит. Не оценит, еще и отругает. А то и вовсе дома запрет, с него станется.
— Вот это-то меня и пугает, — Питер приблизился и обнял ее одной рукой — в другой держал саквояж, — я боюсь того, какие мысли бродят в твоей голове, Эбби. — Он заглянул в прозрачные глаза жены, коснулся губами ее виска. — Я совершенно не понимаю тебя и не знаю, чего ждать.
Питер вздохнул. Прижал супругу к своей груди, прикрыл глаза на мгновение. Он не лукавил, когда говорил о том, что встревожен тем, что за мысли бродят в голове Эбигэйл. И боялся. Очень боялся, что однажды она уйдет от него. Натура Эбби была такова, что если она решится, то уже ничего не сможет ее остановить: ни порицание общества, ни всеобщее неодобрение, ни что иное. Она легко поддавалась на уговоры только тогда, когда сама этого хотела.