У человека остался сын. И он захотел мести. Он долго подкармливал в сердцах людей ненависть к оборотням. И огонь разгорелся. Ужас и ненависть поселились в их душах. Обезумев, они бросились за волками. Что одна стая, несколько десятков волков, последних из огромного древнего рода, могла сделать против целого города. Я как наяву видела фигуры: волков, людей, женщин, которых пытались спасти израненные оборотни, детей, кричащих от ужаса.
Маленького волчонка, забившегося в угол от беспомощности, наблюдающего как медленно поднимается для удара топор, никогда прежде не знавший крови…
Серого спасла мать. Лишь женщина, спасающая дитя, способна на тот кровавый ужас, что она творила. Серый был ребенком, но он запомнил. Запомнил навсегда, как страшна женщина в страхе и как несчастна она в силе. Спустя время, она привела его в нашу деревню. Отдала сестре, давно отказавшейся иметь с семьёй что-то общее. Да и не было у неё с ними общего, как не было и силы волчьей.
Больше Серый не видел мать, но не винил ее. Он винил себя. За то, что не бежал достаточно быстро, за то, что оказался слаб и не сумел сам защитить себя, за то, что женщина убивала, спасая его. Его имя было таким же как у отца. В тот день Серый поклялся, что больше никто не назовет его Ратувогом.
Испугаться? Или заплакать? Я не знала, что должна чувствовать и не знала, что хотела. Ну зачем, зачем ты вернулся в это проклятое место? Неужели мало горя выпало на твою долю? Зачем рассказал все это, зачем сам помнил? Зачем появился в нашей деревне? Зачем полюбил меня?
— Что бы ни случилось… — хрипло проговорила я. Спина мужа вздрогнула. Он опустил плечи, готовясь услышать то, что услышать боялся, — что бы ни случилось, я не уйду.
Обещание я дала вовремя. Навстречу из темноты шагнул человек с арбалетом, тут же нашедшим цель. За ним ещё один, и еще. Бежать по прямому коридору назад было самоубийством.
— Ну вот и всё, — вполголоса проговорил Гринька.
Часть двадцать шестая. Смертью дышащая
Глава 26
Нож
Ну конечно, все они, мужики, такие! Сначала клянётся в любви до дубовых досок, а как до дела, выясняется, что все дубы в роще перевелись.
— Ты должна вернуться домой, — заявил Серый, глядя в сторону.
Молчал, главное, пока деревня из виду не скрылась. Шёл впереди, быстро, не оборачиваясь. Ох и обидно было мчаться за ним, будто это он, а не я семьёй жертвует. А он всё шёл и шёл. А потом взял и передумал жениться:
— Это слишком много. Ты не можешь идти со мной.
Я и слова проронить не могла. Именно сейчас, когда я решила, что готова с ним хоть на край света, что люблю, что не брошу, будь он хоть волком хоть тетеревом… Именно сейчас он решил, что одному ему лучше? Паскуда!
— Ты должна прожить счастливую, мирную, долгую жизнь. Не со мной. Со мной так не получится. Не теперь.
У Серого голос предательски дрогнул, но мой от обиды дрожал сильнее. Я размахнулась и дала ему пощёчину. Потом ещё одну. И ещё.
— Ты не имеешь права меня прогонять! Я всё бросила! Всё! Ради тебя! Ты не можешь меня прогнать сейчас!
— Только сейчас я и могу! — закричал оборотень. — Ещё немного и будет слишком поздно! А сейчас ты можешь… Ты обязана уйти! Ты меня ненавидеть должна — я же оборотень! Я тебе врал! Я тебе горло перегрызть мог в любой момент, а ты мне доверяла!
— Доверяла и буду доверять! Потому что я… Потому что я тебя…
Я села на землю и разревелась. Противно, громко, размазывая склизкие слёзы по лицу и не умея даже глубоко вздохнуть. Серый сделал ко мне робкий шаг. Развернулся и убежал в другую сторону.
Битый час я брела по лесу в направлении, куда, как мне казалось, он ушёл. Не нашла, разумеется, ни тропы ни Серого. Свалил, собака.
Вот и верь после этого мужикам!
Я отборно материлась. Лес безмолвствовал.
Ну какая же я дура! Нет, от этого гада я не отстану. Найду — из живого душу вытрясу. И плевать, что деревни давно не видать. Что деревья становятся выше, лес гуще и страшнее, а в кустах все легче спрятаться какому-нибудь злобному зверю… Зверю. Зверю? Зверю! Ой, мамочки, зачем же я сюда полезла?! Вот я дура-то безмозглая! Сожрут же и поминай как звали.
Я села под сосной, приметив на всякий случай, с какой стороны пришла (догадалась, наконец!), и торопливо начала всем богам молиться: своим и чужим — лишь бы помогли.