Я поудобнее перехватила обструганное для лопаты древко.
Серый взял второе и удало крутанул в руке. Хвастун. Вот выглянет сейчас мама, да и надерёт уши обоим, чтобы огород не притаптывали.
Я с воплем бросилась на противника, страшно размахивая палкой, словно она изображала не меч, а дубину (коей, впрочем, и служила во время деревенских потасовок). Серый стоял на месте, не шелохнулся. Не ожидал, небось, такой прыти. Я уже представляла, как гулко стукает его сероволосая голова, но в последний миг испугалась, ну как попаду? Замешкалась и пробежала мимо врага-друга. Да Серого на том месте уже и след простыл. Стоял себе поодаль, воробьёв рассматривал — погулять вышел, а палку случайно подобрал.
Да что же это? Неужто я такая слабая и беззащитная? Неужто всякий раз подмогу придётся звать, а сама так и останусь девкой плаксивой?! Больше я не бежала. Осторожно кралась, забирая в сторону и палку держала, как Серый, в опущенной руке. Хотела подойти поближе, да и подломить ему ноги, но мальчишка предугадал приём и стукнул палкой поверх моей, вжал в снег. И лицо его было доброе и радостное, ни следа животной ярости, так меня испугавшей Мариной ночью. Я зарычала от досады. Выдернула оружие, конечно, упав при этом навзничь — Серый отпустил на миг раньше. Кинула в лицо наглецу снежную крошку, неуклюже отползла подальше и снова подобралась…
Я вспахивала носом сугробы, подсечённая нежданным ударом, переставала чувствовать ноги, роняла разом потяжелевшее оружие, раз за разом снова атакуя. Несколько раз мальчишка поддавался. От этого было ещё обиднее, я кричала на него и требовала честной драки. Швырялась снегом, пинала ногами, кусалась и молотила кулаками. В итоге не выдержала, да так и разревелась у Серого на плече.
— Фроська? — мальчишка разом отшвырнул палку. — Фрось? Да чего ты? Ну хочешь я просто стану, а ты меня бить будешь.
Я всхлипнула и покачала головой. Хорошо бы разрешение и завтра работало, когда я успокоюсь.
— Фроська, ты же так не из-за моей глупой драки ревёшь?
Я снова помотала головой. Друг гладил меня по спине, обнимал вздрагивающие плечи, не пытаясь ни успокоить, ни уйти.
— Расскажешь?
Я шмыгнула носом и кивнула.
Не знаю, много ли он понял в бессвязном лепете. Я и сама не была уверена в том, что видела, а уж произнося вслух, обрисовывая красками, оживляя страшную картину в лесу, и вовсе делала её далёкой сказкой. Что подумает Серый? Привиделось глупой девке что? Приняла дерево в метель за диво дивное?
— Больше туда одна не ходи, ладно? — только и попросил он.
— А ты говорила, неделю дуться будет! — торжествующе заключил Мирослав Фёдорович. — Гони медьку!
Настасья Гавриловна недовольно поморщилась:
— Не знает девка своего счастья. Пообижалась седмицу, ей бы мальчишка пряников натаскал. И мне, небось, что перепало б.
Но медьку отдала.
Любава хмыкнула и пригладила пышную косу. Уж она-то видела, с какими глазами Серый кинулся защищать честь её сестры. За такие глаза не грех всё на свете простить.
Будучи сыном самого головы, Гринька становился видным женихом. Покамест ничего дельного он не совершил, торговлю в деревне не наладил, как отец в своё время — будущий голова первым смекнул, что с огородов, взращённых на глинистой почве, много жирку не нагуляешь. Догадался завязать знакомство с проезжими купцами, благо их всегда вдоволь было. Разузнал, почём в городе берут за ночлег, за ужин, какую утварь из Морусии целой не довезёшь, а по дороге на ярмарку можно прикупить в местных деревнях, чем промышляют соседи. Дивислав был на руку лёгок, а на язык остёр. Вот и не стало в Выселках голодных лет с тех пор, как его головой выбрали. Единственный и любимый его сынок пока такого ума не нажил. Гринькина мать померла первыми родами, так и не народив ему братьев, а статный когда-то Дивислав совсем зачах, не оправился после смерти жены. Вот и вышло, что любовь, которой с лихвой хватило бы на большую семью, досталась единственному сыну. Гриньке разрешалось всё: гонять перепуганных кур, пугать палкой дворового пса, бродить до позднего вечера, не сказавшись. При том сам парень считал, что отец ему спуску не даёт и за малейшую провинность всенепременно отхлещет ремнём. Надо сказать, ремень тот Гринькин зад видел разве что в собственных портках на праздник.