Жива ли ныне? А и не всё ли равно.
А мальчонка прижился.
— Тёть Глаш! — Серый ввалился в дом, принеся с собой свежую прохладу, — я там дров притащил. Надо ещё что?
Глаша испуганно вздрогнула, собирая в кучу и нелепо прикрывая тряпицей свои богатства. Она научилась ненавидеть сестру со временем. Но обещания держала всегда.
Серый, довольный скорым примирением с подругой, даже не попытался сбежать, когда, попавшись тётке на глаза, был отправлен чистить дорожки от снега. Задумался о приятном, улыбался под нос и заметил двоих гостей только когда уткнулся в чужие сапоги здоровенной лопатой. Парень неспешно отряхнул снег с инструмента, вытер потёкший от работы на морозе нос, опёрся о черенок и только тогда взглянул на пришедших.
— Ну?
Гринька готов был хоть сейчас броситься в драку, лишь бы согнать самодовольную улыбку с лица приезжего наглеца. Но Петька был старше, крупнее и сильнее. Проще говоря, Гринька надеялся, что он ударит первым, перетягивая на себя внимание.
— Бить тебя пришли! — радостно заявил детина.
Петька, хоть и был ростом почти со взрослого мужика, а в плечах так ещё и шире иного, на забияку не походил. Прошли буянные детские годы. Ныне лицо его, и без того красивое, что все девки млели, всегда оставалось добродушным, представить сложно, как вот этот богатырь с льняными кудрями будет кого-то колотить. Разве что стоять ему посреди поля брани, с мечом, сверкающим в закатном солнце, наперевес, да задумчиво смотреть вдаль, скорбя по ушедшим. Потому как сам на битву припозднился.
— Ну бейте, — равнодушно кивнул Серый.
— Так негоже, — решил Петька. — Люди смотрят. А позорить тебя нехорошо. Пошли.
Петька повернулся и зашагал к поляне за деревней. Гринька, хоть и надеялся почесать кулаки, пока злоба не ушла, подумал, что так даже лучше — можно вволю помахаться, пока никто не видит. Серый плюнул на недочищенную снежную дорожку, перелез через сугроб и отправился догонять обиженных невесть чем недругов.
Гринька, конечно, не утерпел и замахнулся первым. Петька только неодобрительно поморщился: что бы там ни было, а бить со спины негоже. Но делать нечего. Раз уж пришёл, начинай, что задумал. И тоже запустил кулак. Серый выглядел почти смешно: всё такой же тощий угловатый мальчишка, пусть и вытянувшийся ввысь, и два здоровенных широкоплечих бугая. Разве можно бить слабейшего — зашибёшь ведь ненароком! Но Серый не был слабым. Больше не был. Он подхватился с места и два тяжёлых тела, стукнувшись лбами, рухнули в один сугроб.
— Злые вы какие-то… — протянул «слабейший». — За что бить-то решили?
— А нечего… Как ты там говорил? — растерянно обратился Петька к другу, — гоголем вышагивать.
— Девкам нашим под подолы заглядываешь!
Гринька взревел и бросился снова.
Серый сделал лёгкий шаг в сторону. Такой же, как вчера, когда учил Фроську драться.
— А-а-а-а, — понимающе протянул он, — ревность.
Гринька ударил снова и опять промахнулся. Тяжело дыша, пытаясь унять колотящееся сердце, он вращал глазами и орал:
— Нечего тебе в нашей деревне делать! Не звали! Вали, тварь! Убирайся!
— Ну так прогони, ревнивец. Или ты только пятками сверкаешь, когда до дела доходит? — осклабился Серый. Нехорошая это была улыбка.
Гринька незаметно моргнул другу. Знавший его с детства Петька понял намёк и напал одновременно. Серый согнулся под натиском мощного кулака, но и сам не упустил возможности — успел легко, едва заметно провести ладонью по бычьей шее Гриньки снизу-вверх. Глаза нападавшего удивлённо расширились, руки, только что тянувшиеся к чужой шее, рванулись к собственной. Гринька бил себя в грудь, пытаясь втиснуть воздух в перехваченное болью горло и не мог.
Если правильно рассчитать силу и точку удара, особого вреда он не нанесёт. Скоро Гринька придёт в себя, сможет нормально дышать и, зная его поганый характер, снова полезет в драку. Но Серый бил человека не впервые и прекрасно знал, что ему хватит времени на второго противника. Петьку он уложил быстро. Рослый детина был миролюбив и дрался скорее за компанию, чем от злобы. Сильно избить он не пытался, в крайнем случае надеялся поставить хороший синяк под глаз. Поэтому Серый даже не стал разрисовывать ушибами его лицо — пусть и дальше девки любуются. Только поставил подножку и хорошенько ткнул головой в сугроб — остудись. Петька тут же замахал руками — сдаюсь. С Гринькой сложнее. Ведомый чистой злобой, ненавистью, взращиваемой понемногу не первый год, он не думал ни о чужой жизни ни о своей. Мог по глупости оступиться, сломать ногу, да и остаться хромым на всю жизнь. А мог, как уже пытался, взяться душить врага в порыве ненависти. Да не пока не сдастся, а покуда не посинеет. И лишь потом начнёт думать, что учудил. Оставлять парню метки на всю жизнь Серый не хотел — и так нажил себе врага, сам того не ведая. Но не вязать же его теперь, пока сам себе случайно не навредил?