В один из таких осенних перегонов попала и Люба. Мама всё больше пожимала плечами, искренне считая, что моя сестра и так мила каждому, женихи сами съедутся из соседних сёл, отбоя не будете будет — выбирай любого. Это и понятно, какой любящей матери в радость отпускать свою кровиночку за тридевять земель? А и в соседний город — всё одно жалко. Уж лучше вы к нам. Папа же с удовольствием собирал старшенькую на выгул, приговаривая "вот выскочишь замуж за городского, да в деревню его к нам утащишь. а мы люди старые — в город, на ваше место. Чтоб вам тут не мешать…". Справедливые вопросы наивной Любы о том, зачем это ей из города ехать обратно в деревню, он успешно пропускал мимо ушей. Мама лишь хмыкала, небезосновательно полагая, что муж готов жить хоть в горах, лишь бы его лишний раз не выгоняли на огород. Каково же было моё удивление, когда родители уставились на меня с вопросом:
— А ты чего сидишь? Иди собирай вещи!
— А что, уже из дома выгоняете? — лениво поинтересовалась я.
— А то. Решили избавиться сразу от обеих, — без тени улыбки сообщила Настасья Гавриловна, — за сестрой кто присматривать будет? Или ты думаешь, что она сильно умнее тебя? Без родительской опеки небось натворит чего!
Я подняла левую бровь. Этому жесту научил меня Серый. У него, мерзавца, получалось и ушами шевелить, и носом… Не мальчишка — мечта! В общем, этот жест был призван показать моё недоверие.
Но мама выбрала куда более веский аргумент, просто прописав мне плюху. Решив не нарываться на неприятности, я юркнула в свою комнату, на прощание состроив противную рожу.
— Женщина, ты что творишь? — трагически возопил папа, — по мне, так они вдвоём вдвое больше урезин наделают. Да и рано младшенькой ещё на перегон. Это Любава у нас красавица на выданье.
— Воспитание! — подняла палец вверх мама и объяснила удивлённому мужу: — чем больше на них ответственности за других, тем ответственнее станут они сами. Я в книжке читала. А через год-два и младшая на выданье будет. Как раз и расцветёт к тому времени. Заметил, как Фроська-то похорошела за последние пару лет? И друзья сразу новые появляться стали. Тот же Серый. Тоже ничего мальчишка. Считай, мы просто раньше спохватились.
— По-моему, — заметил Мирослав Фёдорович, — камня на камне наши доченьки на той ярмарке не оставят.
Папа всегда знал меня лучше.
— Поэтому мы и отсылаем их в другой город, — туманно закончила начитанная Настасья Гавриловна.
Ехать не хотелось. Меня терзало смутное подозрение, что родители что-то задумали. Да и целых полдня, а то и день пути с сестрой, с которой у меня не так уж много общих интересов, не радовал. Ну о чем, скажите на милость, мне с ней говорить? Рассказывать, что черникой по воробьям стрелять получается более метко, чем сухим горохом, зато горохом веселее, потому что куры ругаются громче? А ей мне что? Что щёки надо не свёклой, а бычьим помётом мазать? Или как она там ещё изгаляется над своим лицом? Пришлось несколько раз напомнить себе, что сестру я всё-таки люблю.
— Сердечко моё, помочь тебе собраться? — поинтересовалась эта до мерзости благожелательная красавица. Поинтересовалась искренне, с заботой. наверняка желая помочь. Но я никогда не могла удержать язык за зубами.
— Чтобы мы до ночи сидели у сундука и охали, что нам надеть нечего?
— Так ведь и правда нечего! — рассмеялась Любава. — Красоваться нечем — самый новый сарафан аж весной куплен, а рубахи такое старье, что даже моль есть отказывается! А у тебя хоть юбка приличная есть? Или ты городским красавцам хочешь парнем показаться? Говорят, и такие любители бывают, мало ли…