— Кто дура? Я дура?!
— Ну ты, — подтвердил Серый.
— А если я тебе сейчас фонарь под глаз залеплю?
— Будешь падшей женщиной. Потому что я увернусь, а ты на пол рухнешь.
Доля истины в его словах была, поэтому в драку я не полезла, а ограничилась пинком в сторону собеседника. Наудачу. Естественно, промахнулась.
— Ох и вредная ты баба, — протянул приятель. — Тебя не то что даром, с приплатой хрен кто замуж возьмёт! Но надеяться на твой поганый характер я не буду, а, так и быть, лично обеспечу провал мероприятия. Поверь мне, никто на вашу стайку даже смотреть не будет.
— Это почему же? — на всякий случай возмутилась я.
— Потому что завтра с вами едет настоящая женщина. Воистину прекрасная, опытная, знающая, о чём мечтают мужчины…
— Баба Бояна что ль?
— Я!
Таинтвенный, как стащивший куриную ногу кот, Серый так и не посвятил меня в свой план. Упёр пару тряпок из Любавиного сундука и исчез в ночи. Я только пожимала плечами, выполняя наказ "не волноваться и смирно идти на убой". Собственно, я была стойко уверена, что никакого убоя не предвидится и еду на ярмарку я исключительно в качестве сопровождающего старшей, умной, хозяйственной, но, тем не менее (видать, семейное), дурной сестры. Предположим, выйти замуж прямо там, в городе, не сообщив радостную новость родителям, ей было слабо, а вот растратить все заработанные монеты, а заодно подписать пару дарственных в обмен на невероятные шелка за баснословные деньги — в самый раз. Пожалуй, Любаве и правда не помешает соглядатай.
Солнце не так давно показалось над горизонтом. Утренняя свежесть радовала и бодрила, но я не давала себя обмануть: комары вчера толкли мак стаями, а солнце садилось чисто[iii] — будет зной. Вроде пора бы уже первым холодам спускаться на землю, ан нет. Не желает летнее тепло передавать осени своё царство, держится цепкими горячими пальцами из последних сил. Невероятные ароматы засыхающей после буйного цвета травы, смешанные с доносящимся от печи обещанием куличей, пирогов и ватрушек, томили меня нежеланием отправляться в не слишком дальний, но всё ж таки непростой путь. Вот уеду, кто будет любимый угол на лавке просиживать, советовать, с чем стряпать пироги? Утешением служило лишь то, что чудесная выпечка предназначалась на продажу, а значит, ехала с нами.
Сестра у меня — девка хозяйственная, любому мужику на радость. Вскочить с постели, когда до вторых петухов ещё спать и спать, — для неё дело привычное. По мне, так проще не ложиться вовсе. Того лучше — махнуть рукой и оставить дрожжи до зимних холодов, когда натопленная печь заполняет дом пряным духом сухой глины и золы, когда ватрушки с хрустящей корочкой сами просятся в рот. И ты таскаешь их по одной, всякий раз убеждая строгую хозяйку, что ты только попробовать — ну как сырые? — и жуёшь, обжигаясь, дуя на пальцы, роняя рассыпчатый творог на колени и снова обжигаясь. А потом вскакиваешь и несёшься к заслонке, честно-причестно обещая, что ну вот эта — точно последняя. Надо же проверить вторую партию.
В такую жару, что царила последнюю неделю не то что горячие пироги, холодный квас в горло не лез. Представить себя у раскалённых углей и огромных противней, с ног до головы уделанной липким тестом… Бррр! Вот уж лучше сбегать проверить заячьи силки, на обратном пути добыв добрую пригоршню грибов — потомить вместе с кашей.
Зато Любава была неутомима. Сестра крутилась у печи. Раскрасневшаяся, дородная, в белоснежном переднике, с мучной полосой вдоль темени, она была настолько уютной, домашней и, как ни странно, любимой, что я чуть не расплакалась. Пускать слезу по-настоящему я, конечно, не собиралась. Но красавица, тихонько мурлыкающая себе под нос жальную песню, того стоила. Я с завистью подумала, что выбранный ею в мужья вполне может скоротечно скончаться от сердечной болезни, поражённый выпавшему на его долю счастью. И никто его не осудит. Я так и не произнесла вслух шутку, что невыспавшаяся Любава рискует уснуть под лотком со сладостями прямо на ярмарке, упустив всех женихов.
— Чего стоишь? Помогай! — Любка задорно повела локтем в сторону полузаполненного кузовка. Я тяжело вздохнула, всем своим видом показывая, что меня здесь не любят, не ценят, гоняют по чём зря и вообще мне лень. Но пироги в кузовок складывать пошла. И даже не удержалась, умяла парочку, махнув рукой на жару, жажду и прочие неприятности, до которых ещё дожить надо.
— Фкуфно, — подытожила я, одной рукой запихивая в рот золотистую корочку самой красивой ватрушки, а другой стряхивая в кузовок менее удачные.