Мужчины с радостными воплями носились от бани к запруде с ледяной водой и обратно, брызгались, отфыркивались и радовались, как мальчишки. Я только и успевала что беспокоиться за порезанную руку мужа. А ему хоть бы хны — уже и перевязь снял. Мужики… Мы не то. Мы женщины взрослые умные и степенные. Подобным образом себя вести негоже.
— Как напаримся, тоже сиганём в водичку разок, — подзадорила Агриппина.
— Ещё бы! — я уж решила, что одна здесь дитё малое.
Меня совсем разморило на горячей скамейке, когда Агриппина грозно перекинула берёзовый веник из руки в руку.
— Ну-тка, дочка, поворотись!
Мне стало боязно. Тут невелика разница попарит или выпорет. И я как-то сразу вспомнила, что не извинилась перед прекрасной женщиной за давешнюю обиду. Я на всякий случай отодвинулась к дальнему углу, но долго не просидела — жар от камней шёл невыносимый.
— Агриппина, — робко начала я.
— Чегось?
— Я тут вдруг поняла, что не извинилась за один давний проступок.
— Ась? — Агриппина хлестала себя веником и, кажется, вовсе не интересовалась моей повинной. Брызги и листья летели во все стороны, тело так и наливалось живительной силой.
Я сняла с ноги прилипший листок, переложила на скамейку, аккуратно расправила.
— Я когда в прошлый раз у вас гостила, невольно подслушала разговор с городничим…
— Тьху на него! — веско заявила женщина.
О покойниках, конечно, либо хорошо, либо ничего. Но тут грех не согласиться:
— Тьху-то оно тьху, — подтвердила я, — но я тогда не весь разговор поняла и решила…
— Ну чего, не томи? — ага, всё-таки заинтересовалась!
— Ну… что вы с ним в сговоре и хотите Тихона убить…
— Чего-о-о-о?!! — взревела любящая жена. Веник в её руке взметнулся палицей. Вот сейчас огреет дурёху хорошенько и правильно сделает.
— Я потом поняла, что вы не при чём, — перепугалась я, — но Тихона мы два дня охраняли… А в ночь, когда его наёмники попытались зарезать, я сообразила, что у вас просто ухажёр был без меры настойчивый.
Агриппина огрела себя со всей силы веником и залилась грудным смехом:
— Тихона? Охранять?! Милая, да он сам кого хочешь сожрёт, ты не смотри, что выглядит мирным!
— Ну, в этом я тогда тоже убедилась.
— Ага, муж рассказал. Испугалась небось?
Я пожала плечами:
— Да не особо. Человек-то он хороший. Ну и что, что оборотень? Плеваться ему вслед теперь, что ли?
— Это ты, девка, умная, — одобрительно кивнула Агриппина, — эти оборотни, они подчас куда добрее людей. А уж по ночам какой защитник!
— Ну да, — осторожно согласилась я, — волк пострашнее собаки будет…
Агриппина посмотрела на меня, хлопая мокрыми ресницами, да как захохочет!
В Запруду мы всё-таки прыгнули. И отогревались потом ещё чуть не четверть суток, в чём нам сильно помогла припрятанная Агриппиной медовуха — не чета тем, что подают обычным гостям. С мужьями, как они не просили, не поделились.
Старый оборотень не обращался уже очень давно. Когда у тебя семья, меньше всего хочется рисковать счастливой жизнью. Особенно чужой. Слишком многие поплатились за их тайну. Поэтому он ушёл из стаи. Поэтому многие годы жил как человек, не позволяя инстинктам взять над собой верх. Да, сладкая ночь порой манит лунной дорожкой, просит вырваться за границы города, умчаться в лес и кататься в прелых листьях, пугать робких мышат. Но под боком доверчиво сопит жена. Человеческая женщина, которую он любит больше всего на свете и ради которой сам готов оставаться человеком. Благодаря которой он им остаётся. Конечно, она знает. Глупо было бы ей не сказать. И она любит его, несмотря ни на что. Любила бы, даже если бы пришлось, как сородичам, скрываться по норам и пещерам. Но он тоже любит. И хочет устроить ей жизнь, о которой может мечтать человеческая женщина.
Он дал себе волю лишь однажды. И долго молил богов, чтобы мальчишка-оборотень оказался не настолько молод и глуп, чтобы выдать старика. Но волчонок был понятливым — выжил и вырос в сильного зверя. Приятно посмотреть. Сейчас наверняка и сам способен унюхать сородича, может, даже в человеческой форме. Но теперь он поумнел и ищет мирной жизни, а не приключений. У него ведь тоже есть жена.
— Она так от тебя и не отказалась, — заметил Тихон, наполняя две кружки пряным вином. Пахнет почти как ночной лес.