iii Понятно, что Велесову бороду заплетать должен не абы кто, а обязательно самая ловкая, крепкая, трудолюбивая и обязательно рожавшая женщина.
iv Срезать первый сноп, как и заплести последний, великая честь. Здесь выбирали нерожавшую девушку. Ловкую, красивую… В общем, эдакую Любаву.
v Скажите, как его зовут? По-ле-вик! Он же Дедушко. Считалось, что именно он в Велесовой бороде зимует.
vi А вы не знали? Раньше считалось, что нецензурная брань, тот самый мат, защищает от нечисти. И слова эти были сакральными, чуть ли не заклинанием от всякого зла. А вы их попусту переводите.
vii Полудницы и полуночницы — духи, которых изображают прекрасными девами. Персонифицированное изображение пограничного времени. И описанные далее их действия имеют под собой мифологическую основу. То есть, не из пальца высосаны. По крайней мере, не все.
viii Ярило/Ярила. Некоторые исследователи его даже богом не считали, другие же, напротив, приписывали великое множество функций. Здесь Ярило — образ весеннего, тёплого солнца. И он же символ умирающего и вновь возрождающегося бога.
ix Детские болезни, крики, капризы. Куватки должны были охранять младенца, перетягивая на себя внимание злых сил.
Часть четырнадцатая. Про вредную жену рассказывающая
Глава 14
В дороге и палка товарищ
— Боги, у меня жена — зануда, — в ужасе пролаял Серый.
- Именно так. И я буду продолжать ныть. И тащиться нога за ногу! И тебя пилить, — добавила я подумав.
Волк клацнул зубами, но из-за умоляющего взгляда угроза получилась не очень убедительной. Он бы меня, может, ещё сожрать пригрозил. Но мы оба знали, что от такой сварливой бабы, как я, у него как минимум будет несварение.
А настроение у меня и правда было хуже некуда. В Малом Торжке мы провели всего пару дней, а я-то уж размечталась целую седмицу питаться блинцами Агриппины и париться в баньке. Не тут-то было! Стоило понадеяться на прекрасное утро, как радостный муж прибежал сообщить, что нашёл нам попутчика до самых Бабенок. И там всего-то чуть раньше с телеги слезть, по лесам поплутать, да пару петель по торговым дорогам нарезать, путаясь в мелких деревеньках, в избытке разбросанных у столицы. А у меня ещё прежние мозоли не зажили. Конечно, я была зла!
Справедливости ради надо заметить, что попутчик оказался мужиком хорошим. Весёлый и говорливый, он готов был травить байки без устали. И про хитрого пушного зверя, которого его сын ездил промышлять в Морусию, да так там и осел, женившись, и про торговлю в Малом Торжке, которая идёт всё бойчее с каждым годом. И про тёщу его, которая («хотите побожусь?) что ни ночь вылетает в печную трубу на старой ивовой метле и плюёт на соседские огороды. И про кума, что по пьяни отплясывал с анчуткой[i] до зари. И особенно про странные слухи, ходящие среди бывавших в Городище купцов.
— Я в столицу нонче ни ногой, — веско заявил Деян, — вы сами-то в Городище бывали, нет? Вот и не ходите, — велел торговец, не дожидаясь ответа, — я человек не суеверный. Бабки много сказок сказывали. Их слушать, так и за порог выйти не моги. Так бы наш брат и вовсе с голодухи помер. Но в Городище иной раз такого насмотришься, что и поверишь в глупые россказни.
— Чего же вы насмотрелись такого страшного? — удивилась я. Столица была большой и шумной. Самой мне так и не довелось её посетить, но от людей слышала, мол, народу… видимо-невидимо. Торжок, тем паче наша деревня, рядом не стояли. Сказывали, что найти знакомца, не условившись заранее о встрече, лучше и не пытаться. А поскольку затеряться в толпе проще некуда (собственно, потому мы с мужем туда и направлялись), всякого разбойного люда там хватает. Особенно в последние годы.
Деян выглядел мужиком крепким. Не боялся один с полной телегой добра, а обратно с ярмарки так и с тугим кошелём ехать. Что ему разбойники, если он сам косая сажень в плечах? Но торговец заговорщицки понизил голос и зыркнул исподлобья, как есть мальчишка страшную сказку затеял:
— Лет десять назад это было. Ездил я на ярмарку в Городище со старшим братом. Он мужик хоть куда — кулаком поленца переламывал. Не чета мне, квёлому. Я, знаете, в семье самый меньшой уродился, болел всё детство. Благо, мать выходила, да братья в обиду слабенького не давали, — я оценила внушительное тулово «меньшого» и мысленно порадовалась, что с его братьями нам делить нечего. — Приехали мы, значит, в город. Думаем, надо засветло по холодку на лотке разложиться. Потом народ сыщется, станет по жаре пылить да браниться, устраиваясь. Кому ж эдакая торговля в радость? О то ж! Ну так перекладываю я, стало быть, капусту. А капуста в тот год добрая уродилась! Каждая с две моих головы, не меньше. Мамка такие щи из неё творила, век не забудешь. Знаете, ежели морковочки туда да лучку покрошить…