На ночлег нас не без скрипа пустила местная ведунья с такой бандитской физиономией, что, будь я жителем Безречья, предпочла бы скончаться от насморка, чем отдать себя ей на заклание. На дом травницы не без смешка указали морщинистые, как печёные яблоки, старушки, усевшиеся бдеть на нагретой за день лавочке. Пройти мимо них незамеченными всё одно бы не получилось, старухи скорее приметят невежливых прохожих, чем радостно здоровающихся путешественников. Ежели пара самая обычная, то про них и рассказывать нечего, а значит, можно вскоре выбросить из головы. Одна из бабулек широко улыбнулась редкими зубами и честно призналась, что народ в Безречье до денег жадный и за бесплатно на ночлег никто не пустит. Зато знахарка живёт безбедно и больше охоча до развлечений, чем до заработка, так что к ней можно и попроситься.
— Думается мне, она вам не откажет, — прошамкала бабка и ехидно захихикала, шушукаясь с подружками. Те согласно закивали.
Дом травницы и правда выделялся на фоне соседей: в целых три этажа, подновлённый свежей морилкой, с расписанными дорогущей красной краской окнами. Хозяйка такого дома не обеднеет, пустив пару путников.
— На ночлег говорите? А кто таковы будете? — грозно вопросила она, перекрывая вход массивной грудью.
Я открыла рот ответить, но тётка прервала меня повелительным жестом:
— Пущай мужик говорит.
— Из Бабенок мы. Идём в Городище, родственников навестить, — почти не соврал Серый. Придумывать более запутанную историю рискованно: единственная дорога из Безречья вела как раз в столицу, а с противоположной стороны мы, собственно, пришли сами.
— Неча там делать, — веско заявила тётка и, сплюнув на тропинку, глянула с таким угрожающим видом, что стало страшно ей перечить.
— Как скажете, — буркнула я и потянула мужа за рукав — искать более гостеприимный дом. Или хотя бы дом, готовый продать гостеприимство за несколько монет.
Мы даже повернулись уйти, но ведунья углядела в наших спинах нечто, ей одной известное, и велела:
— Заходите. Ужином накормлю, а дальше посмотрим.
Женщина была неопределённых лет и таких внушительных размеров, что я опасалась, как бы она не придавила меня, проходя мимо. Вдобавок, я заметила, что на моего мужа она смотрит с таким нездоровым интересом, что не по себе становилось даже тощей облезлой кошке, шкерящейся под лавкой.
Ведунью звали Баженой. Желанная, значит. Боязно за мужика, возжелавшего сию красавицу. Нет, женщина, если подумать, и правда красивая. И фигуристая, и крепкая, и волосы пышные, хоть и заплетённые в тугую косицу, обёрнутую вокруг головы. Но в каждом движении её, в каждом слове была такая властность, что хотелось спрятаться под лавку к кошке.
Зато Серого она обласкала: усадила за чистый стол, выставила сочный кусок мяса, несказанно обрадовавшись, когда я отказалась, поделилась рыбным пирогом, щедро навалила в мису пареной репы, не поленилась залезть в погреб за творогом и даже пива принесла.
Сделав вид, что тощую уставшую бабу и вовсе не заметила, Бажена уселась между мной и мужем, притиснув Серого к стенке. Серый захрипел, но смолчал.
— А что, милый, у вас с сестрицей дела в столице неотложные? — с придыханием спросила она.
— С женой, — с трудом вдохнул воздуха мужчина, — и мы очень торопимся. Завтра с самого утра дальше пойдём.
— Прямо с рассветом! — влезла я в разговор.
Ведунья покрутила головой, дескать, не может рассмотреть, кто это голос подал. Конечно, не может! Меня за её грудью и не видать!
— Ох, как нехорошо, что вы торопитесь! — посетовала она, ненароком коснувшись бедра собеседника.
— Да-да, очень торопимся! — бойко закивал Серый.
Но Бажена перед трудностями не робела. Тяжко вздохнув, она потянулась поправить тарелку Серого, попутно приобняв мужчину. Закончив ненужное действо, доверительно взяла его за руку и сообщила:
— А у меня-то и мужика в доме нет. Вон, даже стол починить некому.
Женщина ухватилась крепкой ладонью за столешницу и дёрнула вверх. Стол затрещал, но выдержал. Бажена поднатужилась. Стол печально хрустнул — крайняя доска отошла.
— И вот по всему дому так! То одно, то другое сломается. Мужской руки нам не хватает! — женщина провела ладонью по рельефной фигуре, демонстрируя, где именно ей этой руки не хватает, — а кровать так и разваливается на глазах, — закончила она с намёком.