— Завтра торговать станем, всем друзьям по монетке скинем, пива на сдачу нальём! Подходи плясать, дорогие! Жизнь у всех одна, нечего кичиться!
Почему старшая цыганка упорно убеждала народ, что в городе они по торговым делам, я так и не поняла. Видимо, мзда у ворот в связи с этим уменьшалась или рассеянность на ярмарках нынче оплачивается пустыми кошелями (младшенькие жадненько потёрли ладошки, а близняшки улыбнулись с таким невинным видом, будто сама Леля[i] почтила нас своим присутствием. Только старший брат Арол нагло осклабился золотым зубом). А может, просто не хотели лишний раз пугать соседей по поляне, играли во взаимную честность, чтобы спокойнее жилось.
Вскоре почти весь лагерь, невзирая на разгулявшихся цыган, улёгся спасть — завтра с самого утра у ворот выстроится новая очередь и хорошо бы оказаться в её начале, пока охранники не слишком злые, придирчивые и уставшие. Да и вообще, своё добро стеречь надо. Нам с Серым стеречь особо нечего: пропадёт — не жалко, а засыпать мы привыкли много позднее, поэтому ещё долго вели беседы с цыганами. О нелёгкой жизни они, к счастью, нас не расспрашивали, то ли решив, что сами расскажем, если захотим, то ли вовсе не интересуясь. Собственная же история цыганской семьи изобиловала деталями, но менялась с такой скоростью, что уследить за ней было невозможно. Только что Лачи рассказывала, что ведёт свой род от мудрого барона, всю жизнь проведшего в степях, и вдруг оказывалась потомком княжны, которую соблазнил удалой черноглазый молодец. Арол и близняшки тоже имели свой взгляд на происхождение семьи, мало общего имеющий с материнским. Удалой молодец мнил себя потомком сказочных богатырей (судя по рассказам, как минимум четверых), а девочки убеждали, что семья явилась из западных царств, почти от самого моря, и обязательно как-нибудь отправится туда снова.
А ещё Лачи рассказывала сказки. Такие же как я, сидя на тёплых коленях, укутавшись в спасительное лоскутное одеяло, слышала от бабушки. О Богах и героях, о красавицах-царевнах, своей мудростью меняющих целые миры, о любви, способной победить страшных врагов и, конечно, об оборотнях.
Давно дело было, ой как давно. Ни одной ветхой старухи на свете не осталось, которая бы своими глазами видела, как то случилось. Но было. Было въяве и никто в том не усомнится.
Люди с Богами раньше мирно жили. Мать-Земля кормила и защищала, отец-Небо берёг и грел. И не было такого горя, что не ушло бы после молитвы пращурам.
Но люди жадны. Нет-нет да появлялись те, кому мало милости Всевышних, кто радел за себя больше, чем за общину, кто жаждал наживы. И жажда эта так сильна становилась, что любовь к Богам не могла её сдержать. И возрыдала тогда Мать Сыра Земля, и взмолилась к мужу своему: «Пресветлое небо! Муж любимый! Защити жену от людского зла! Не дай сгубить всё, что мы с тобой народили!». И понял отец-Небо, что там, где одной любви мало, должен родиться страх.
Накрыла ночь своим рукавом землю — попрятались люди по домам. Тяжко вздохнул ветер — повеяло холодом. Выпустил отец-Небо из золочёных дверей вьюгу раньше срока, погнал по деревням лютых волков. Кто посмелее, выходил из домов защищать слабых, дать отпор недругам. Но супротив Богов что человек сделает? Обглодали волки кости белые. Заголосили-завыли бабы, растеклись по бледным щекам горючие слёзы. Застилала глаза боль страшная. Да любимых из Нави не вернуть… Заскребли женщины пальцами груди, хотели вырвать сердца горячие, чтобы не бились ранеными пичугами в клетках. Да куда там? Ломались тонкие пальцы, рвались рубахи. И прокляли несчастные людскую жестокость. И поклялись стать вечным укором богам, что лишили их самого дорогого. Ничего не осталось у женщин, кроме боли лютой. И боль та срастила кости наново, вывернула шкуры, вырастила клыки вострые.
Обернулись женщины волчицами и вырвались из домов, помчались по лесам, призывая воем навсегда ушедших мужей.
По сей день бродят они рядом. Зорко следят за всяким встречным, чуют, кто дурное замыслит. Берегут людей от собственной участи. Да только охрана их дорого стоит — могут и сердце вырвать и крови испить. Былого счастья не вернуть. Теперь о чужом пекутся.
Говорят, некоторые из них сумели полюбить снова. И будто бы родившиеся волчата по своему желанию могут облик менять. Да о материнской участи не забывают: бродят рядом кто в волчьем обличье, кто в человечьем. И Боги помоги тем, кто встретится им на пути.