С первого дня человек должен был втянуться в «рутину». Подъем в 6.30 час. утра, появление «блок-кипера», англичанина, обычно сержанта, которому вверялся контроль над блоком; он с грохотом открывал ворота и двери барака и врывался, громко стуча подкованными сапогами, барабаня кулаком в каждую дверь, с выкриком: «Узки, узки, райз ин шайн!» Вольфсберг находится высоко в горах. С сентября лагерь до полудня был или в густом тумане, или обливался дождем. «Шайна» не было, и даже с дощатой постели не хотелось вставать. В 7 часов строились в коридоре и ожидали прихода нашего «кипера» и начальника сторожевого поста. Считали. Иной раз по три-четыре раза, путаясь и сбиваясь. С ними ходила маленькая, кругленькая фрау Йобст, заверяя, что никто не сбежал. Первое время после моего приезда нас было только 121 женщина, но к «разгару сезона», через неполных 8 месяцев, нас уже было 398 женщин, старух и совсем молодых девочек.
В 8 часов утра «фрасстрегеры» (носители «жратвы»), наши же заключенные мужчины, попарно вносили на палках котлы с бурдой, которая называлась чаем. Капитан Кеннеди и его окружение умудрялись и на нашем пайке в 900 калорий (штрафной, но одинаковый для всех) нагревать карманы. Из английских казарм привозили вываренный чай и кипятили его до тех пор, пока вода не делалась буро-мутной и не начинала отдавать пареным веником. В эту бурду прибавлялось немного сухого «ским» молока. Сахара не полагалось. Это и был наш «завтрак», и все же мы все становились в очередь и брали в ржавые полулитровые котелки эту горячую жидкость. Обед выдавали между 12.30 и 1 часом дня. Состоял он из такого же котелка сухого гороха, разваренного в пюре, якобы с корнбифом, но даже волокно этого красного мяса встречало восторг и «зондермельдунг». Счастливица бежала по всему коридору и на одном зубце вилки несла этот драгоценный «продукт питания». Обычно давали пищу «в общелк», но, когда на дне котла оставалось хоть немного, по очереди вызывалась комната, и «штуббенмуттер», то-есть старшая, разделяла эти жалкие «абштаубер» (крохи) между своими сожительницами.
В 3 часа дня приносили белый ватный хлеб. Дележка менялась: от четверти буханки до одной шестой. От чего это зависело — никто не знал. Хлеб съедался тут же, до последней крошки, так как он являлся фактически нашей единственной пищей.
В пять часов вечера опять тот же «бурдистый» чай и два раза в неделю, по субботам и воскресеньям, пол мисочки «порриджа», овсяной каши на воде.
Энергии подобное питание не придавало, да, в общем, и на что нам была нужна энергия? Начиная с сентября месяца и до Рождества из всего женского блока работало только шесть крепких, здоровых девушек в прачечной, где они стирали руками солдатское белье, за что имели 100 гр. сахара и две пачки папирос в неделю. Остальные лежали на твердых кроватях, ходили друг к другу «в гости», меняя только комнату, или бродили вокруг барака, переглядываясь издалека с мужчинами, находившимися в блоках визави. Лазарет наш был тогда еще «в пеленках», и в нем, кроме двух-трех врачей, работали еще четыре сестры, среди которых старшей была графиня Грета Н., пожилая, мужеподобная аристократка очень демократического характера, говорившая низким басом, вся увешанная боевыми отличиями за работу на первых линиях, обладательница изумительного ангельского сердца.
Мужчины работали в кухне, на уборке «аллей» и площади в лагере, в конюшне у англичан, на постройках, в столярных и слесарных мастерских, и партиями их гоняли под конвоем на рубку дров для лагеря, которые затем англичане привозили на больших грузовых машинах.
Пять раз в неделю, за исключением суббот и воскресений, нам давали полчаса «прогулки». Победители, наши тюремщики, растягивали, как змею, грандиозную спираль колючей проволоки от нашего блока до клумбы (без цветов), где ставили часовых. Мы, женщины, выходили из своего блока и становились вдоль этой колючей змеи, а с другой стороны подходили мужчины из одного блока. Таким образом, наши разговоры и встречи с мужчинами сводились на эти полчаса криков, плача, несвязных перебрасываний словами, драки из-за места у самой проволоки, вытягивания шей через плечи других, под окрики и брань часовых, которые не разрешали через проволоку протянуть друг другу руки.
Приняв во внимание, что в лагере было 8 мужских блоков, плюс два «свободных дня», ясно было, как редко мы видели знакомых. Небольшой свободой пользовались супруги, которые могли встречаться на полчаса каждый день, пять раз в неделю, гуляя перед кухней, опять же под свирепым надзором рабовладельцев. В очень дождливые дни прогулки отменялись для того, чтобы не мокли надзиратели.