На эту работу я получила благословение от рыжего пьяницы — английского квартирмейстера. Капитан приказал выдать мне новые английские шинели, и у меня в комнате закипела работа. Герта, Бэби Лефлер и остальные девушки, вооружившись ножницами, которые нам были выданы под расписку и под мою ответственность, по выкройке, сделанной с распоротого берета, открыли «индустрию» фуражек. Помпоны делались из шерсти распущенных новых носков. Из старых синих кэпи французских офицеров мы умудрялись делать шотландские пилотки, вышивая белой и красной шерстью обод, в виде шахматной доски. Шерсть давали солдаты.
За всю эту работу мы получали от квартирмейстера немного проросшей картошки или котелок сырого гороха. Солдаты давали папиросы, которыми мы делились не только с женским бараком, но и с «С. П.», умудряясь ночью перебросить пакетик через все колючие заграждения, рвы, высоченные ограды и прочие препятствия, при помощи пращи, сделанной из двух карандашей и женской подвязки. Правда, иной раз мы просчитывались, и эти пакетики падали между оградами в ров; но риск стоил результатов.
Моя личная жизнь стала входить в какое-то русло. С каждым днем приобретались новые друзья. Проходя мимо блоков, если кругом или по близости не было солдат, я все чаще слышала приветствия от незнакомых мне людей. Морально становилось легче. Чувство, что ты нужна, что ты полезна, доставляло незабываемую радость. Для того, чтобы ее узнать, нужно было видеть всех этих моих безрученек, безноженек и безглазок, их торжество, их веселье, когда им удавалось сделать какую-нибудь вещичку, несмотря на инвалидность, неумелость, неловкость.
Передо мной лежит список моих инвалидов. Я сохранила его. Листок пожелтевшей бумаги, на которой бисерным почерком одного из инвалидов написано: «Инвалиден Бастельштубе» и внизу «Вольфсберг, 4-го ноября 1946 года». В рубрики аккуратно вставлены имена, блок и номер барака, номер заключенного, степень инвалидности и состояние здоровья, как физического, так и душевного.
Перед моими глазами встают эти люди. Вижу их испитые лица, пустоту взгляда. — Ах! Все равно! Лучше не будет!
Читаю примечания врачей: «Недоедание степени А». Это те, кто едва ползал. «Тяжелое повреждение». «Ампутирован». «Психически расстроен»…
Читаю: Антон Каух. Тони Каух, или Антуан Кош, бывший легионер Сахары, храбрый солдат в дни войны, так называемый «ширмайстор», то есть тот, кто во время боя подвозил на первые линии автомобили, полные снарядов и амуниции, и вечно, ежечасно, ежеминутно, играл в прятки со смертью. Одно попадание и — буммм! Не было бы нашего Тони, не сидел бы он, сам не зная за что, в лагере Вольфсберг — 373.
Этот Тони научился от моего майора русскому языку. Писал он каллиграфически, до последней точки имитируя почерк своего учителя. Этот Тони научил десятка два инвалидов переплетному мастерству, переплел сотни книг и альбомов, покрышку для которых артистически вышивали женщины из моего блока на кусках матрасов, простынь или порезанных на куски народных юбок.
Леопольд Буря. Польди. Мальчик, попавший в Вольфсберг 15-ти лет. Почему? Я думаю, только за то, что он был крепок духом, верил в Бога, ненавидел коммунистов и четырнадцати лет от роду пошел в домобранцы Словении. Польди вырос на наших глазах, как спаржа. Тощий, длинный, вытянувшийся на 27 сантиметров, в штанах, которые ему были до половины икры, ребенок с темными, полными страха глазами. В его рубрике стоит: «Контужен во время бомбардировки. Благодаря быстрому росту, опасность туберкулеза».
Польди научился у нас сапожному мастерству и продолжал заниматься им на свободе.
Лехнер Карл. Здоровенный детина. Пекарь по профессии. Потерял один глаз. Второй отказывается работать не только за два, но и за себя одного. Доктора сказали: — Заставляйте его делать самую мелкую работу. Он нервно больной и полон страха. Он боится употреблять глаз и предпочитает сидеть целыми днями с закрытым, не желая слушать, что от него самого зависит сохранить зрение.
Карл шил черным по черному, делал самые тонкие работы. Карл сохранил глаз и имеет сегодня свою собственную пекарню в Штейре…
Пятьдесят два инвалида. С повреждениями — 22. Ампутированных — 30. Я не забыла их, как они не забыли меня. Мы работали и жили тесной семьей, и многие из них почерпнули силы и знания в этой «П. П. М. Парти», а первая между ними — я.
С ЛЕГКОЙ РУКИ КАПИТАНА ШВАРЦА
Каким человеком был капитан Шварц — сказать трудно. Однако, если у него в сердце и накопилась ненависть к нацистам в частности и к немцам вообще, если эта ненависть сквозила в его словах, едких шутках и еще более едких анекдотах, которые он любил рассказывать, встречаясь с заключенными, она не проявлялась в действиях.