— Кто ты?! Отвечай!
Слепой страх сменился паникой. Разум пытался прийти в норму, пытаясь понять что происходит. Караев пятился, пока не наткнулся на собственный стол.
— Не делайте неправды на суде…
Жнец говорил тихо, хрипло, почти шёпотом, обволакивающим слух, пробирающимся в голову, сжимающим душу до боли.
— Не будь лицеприятен к нищему и не угождай лицу великого…
Сначала Бежану казалось, что ворсинки ковра впивались в кожу словно мелкими иглами. Одежда, теперь казавшаяся слишком жёсткой, царапала и жгла. Хотелось снять с себя всё, выбежать на холод, чтобы как-то унять зуд. Но потом он понял, что агония исходит изнутри. Слова незнакомца пожирали его, заставляя чувствовать каждый мелкий надрыв всё яснее и яснее.
— По правде суди ближнего твоего.
Агония переросла в невыносимую муку, но Бежан не мог даже крикнуть, отчего становилось ещё хуже.
Жнец смотрел на бьющегося в припадке ублюдка, который пытался содрать с себя одежду, а под ней ногтями сдирал кожу.
— Чувствуешь?..
Кровь сползла по обуху кинжала, скатившись к острию. Капля упала на раны, обжигая словно расплавленное железо.
— Чувствуешь, как твои грехи пожирают тебя? Ты видишь? Видишь их глазами те зверства, через которые они прошли? Ощущаешь боль, которую они испытали? Осознаёшь, сколько жизней ты загубил, сколько судеб разрушил? Скольких мечтаний лишил…
Бежан с такой силой стиснул зубы, что те треснули и надломились. Острые осколки перемалывали дёсна, наполняя рот кровью, крошки пробирались в глотку, царапая гортань. Ногти впивались в открывшееся мясо, ломались о кости. Боль физическая сплелась воедино с болью душевной, каждый миг длился вечность, чтобы старик успел вспомнить все свои неисчислимые злодеяния.
Он был молодым парнем, жизнь которого превратилась в бессмысленное существование овоща из-за удара в голову. В шкуре другого человека познал, каково это — умереть от вспоротого живота посреди пустой холодной улицы. Он прожил мучения отца, хоронившего сына, пропустил через себя ужас беспомощности перед толпой озверевших ублюдков, которым кинули на растерзание молодую девушку. Изнывал от свербящих ран людей, чьё несчастье не было отмщено.
А Жнец улыбался. Кровь размеренно капала с его клинка, прожигая плоть виновника всех этих и многих других бед, а мучения извивающегося на полу почти уже мертвеца наполняли лёгкие свежестью.
— Тебя ждёт вечная кара, но я не отдам тебя бесам так просто. Сначала ты ответишь за всё перед душами своих жертв. Здесь, в нашем мире. Слышишь меня? Слышишь, я знаю…
Слова… Слова были самым жутким наказанием. Они резали, заставляя боль возрастать, каждый раз доказывая, что прежде был не предел страданий. Бежан жаждал умереть, он невероятно хотел забыться в небытие, потерять рассудок, но вместо этого полностью осознавал каждую крупицу происходящего. Каждое воспоминание, каждую частицу боли. Осознавал так ясно, как никогда и ничто.
Сколько прошло времени? Минута? День? Год? Вечность уже будто наступила, но слова незнакомца напоминали о яви.
«Нет, — издевались они, — то лишь начало».
И снова капля упала на кожу, обрызгав живот. Ещё один спазм сковал изнеможённое тело.
Жнец видел, как девушка улыбалась. Его дочь, не искалеченная халатностью доктора, стояла с гордой осанкой, её нога не была искривлена, не хромала. Танцевальное платье подчёркивало крепкое упругое здоровое тело.
Она вдыхала воздух полной грудью, будто опорожнения старика благоухали цветами, а рвота, пробирающаяся через осколки зубов словно сквозь сито, не источала едкое зловоние.
— Да, так оно и должно быть! — захлёбываясь от счастья, Рита издала легкий смешок. — Правосудие свершается! Виновник, бесчестный мерзкий виновник, получает обратно всё то зло, что он причинил. Ты смотришь? Ты видишь, как это прекрасно? Ну же, скажи мне!
— Да.
Жнец моргнул. Иссохшее, побледневшее лицо старика смотрело на него закатившимися белками глаз.
Вдруг пальцы сжали рукоять кинжала, а тело само изогнулось в движении. В следующий миг клинок пригвоздил голову Караева к полу, разворотив глазницу.
— Что ты сделал?! — Рита вскинула руки в гневе, лицо её исказилось злостью. — Зачем?! Зачем?!
Жнец моргнул ещё раз, и на мгновение увидел вместо прекрасной дочери уродливую старуху с одним единственным чёрным глазом. Но то показалось лишь помутнением, потому что в следующий миг девушка вновь стояла рядом, раздосадованная прерванной пыткой.
— Ублюдок получил должное, — оправдался он, вытаскивая лезвие.