Антон прижимает руку к моей шее. — Тебе нужно убираться отсюда, сынок. Немедленно, ты понимаешь? Скоро здесь будет полиция. Я хочу, чтобы ты ушел, когда они приедут.
— Я сделал это, dedushka, — говорю я. Мой голос хриплый, как будто я кричал несколько часов. — Я убил его.
— Я знаю. Ты должен был. Теперь все кончено. — Он отпускает меня и начинает чистить рукоятку своего пистолета. — Моя пуля, мой пистолет. Вот и все. Я разберусь с записями камер видеонаблюдения. Я разберусь с телом. Я разберусь с полицией. Но тебя не должно быть здесь, когда они приедут. — Он берет мое лицо в свои руки, грубо, почти тряся меня. — Скажи мне, что ты понимаешь.
— Я понимаю.
— Хорошо. А теперь убирайся отсюда. У меня есть дела, а тебе нужно разобраться со своим плечом. Ты же не хочешь потерять руку, Пацан. Ты и так чертовски уродлив, твоя девушка бросит тебя, если ты еще и без руки останешься.
У меня даже нет сил смеяться. Он разворачивает меня и толкает к двери.
— Иди. Сейчас же. Завтра будет много завтрашних дней. Я поймаю тебя на одном из них.
Я снова киваю. Я не могу ничего делать, кроме как кивать. Я киваю и киваю, слушаю Антона, и у меня даже не хватает голоса, сил, чтобы поблагодарить его.
За то, что он вырастил меня, по-своему, грубо. За то, что заботился обо мне. За то, что защищал меня. За то, что любил меня. За то, что позволил мне отомстить за Лену.
— Антон, — говорю я, выходя из комнаты.
— Что?
— Я люблю тебя, чувак.
Он закатывает глаза.
И говорит: — Съебись отсюда и осмотри свою голову вместе с плечом. И я тоже тебя люблю, Яша.
Я спускаюсь по ступенькам белого таунхауса и оказываюсь на снежном покрывале. Это шокирует меня. Я забыл, что идет снег.
В течение секунды я не могу ничего сделать, кроме как смотреть на кружащиеся снежинки. Они меняют цвет по мере падения. Голубые в тени, золотые и серебряные в свете фонарей, белые, когда падают на землю.
Я пытаюсь собраться с мыслями. Уехать до приезда полиции. Найти машину Луки. Вылечить руку.
Вернуться к Захаре. Я поклялся ей, что буду рядом, когда она вернется домой. Она может никогда не простить меня. Она может быть в опасности.
Я уже подвел Лену — не могу подвести Захару.
Но сейчас все мое тело дрожит. Колени подгибаются. Холодный пот струится по коже. Я успеваю сделать всего три шага, прежде чем ноги подкашиваются и я падаю килем вперед на снег.
Я поднимаюсь на колени и сажусь.
Снег такой белый. Почему же все вокруг черное?
Хватит, мальчик, хватит. Пальцы мертвой женщины тянутся ко мне. Они не такие исхудалые и бледные, как я помню. Ее лицо из тени почти доброе. Она улыбается мне. С тебя хватит, бедный мальчик. Ты был таким сильным, но с тебя хватит. Ты готов. Разве не этого ты всегда хотел?
Но другой голос зовет, заглушая ее.
Дымный голос, грубый, как колючки. Он называет мое имя, снова и снова. Он говорит мне, что я не могу умереть. Он полон отчаяния и власти.
Я отворачиваюсь от тянущихся пальцев мертвой женщины и вижу Захару Блэквуд, овеянную золотым ореолом, овеянную светом. Братья и сестры Блэквуд происходят из ангельского рода. А Захара, похоже, мой ангел смерти.
Я падаю с улыбкой на лице и позволяю тьме поглотить меня.
Хороший человек
Захара
Мой отец долго не отпускает меня.
Ни на то время, пока его частная охрана хватает профессора Стерлинга. И пока мы ждем полицию и пожарных. Он крепко держит меня за руку, когда ведет вниз по лестнице и к выходу из дома. Там уже собралось несколько журналистов. Он проходит мимо них, ничего не говоря, и провожает меня к ожидающему нас черному внедорожнику.
Внутри он стряхивает с себя пальто и снимает шерстяной пиджак, сшитый на заказ, а затем передает его мне. Я молча беру его, снимаю свой рваный топ и кутаюсь в блейзер. Он пахнет моим отцом, его духами, которыми он всегда пользовался.
Он убирает мои волосы с шеи и наклоняет голову, чтобы бросить на них быстрый взгляд. Затем он обращается к своему водителю: — Вулстон. Отвези нас в Святого Огастина.
— Папа, все в порядке, мне не нужна больница. Я в порядке.
Он качает головой, медленно закатывая рукава. Так он поступает, когда напряжен, когда пытается справиться с проблемой.
— Не помешает, чтобы тебя осмотрел врач, — говорит он. А потом опускает голову на руки. Я никогда не видел, чтобы он так делал. — Я не могу поверить в то, что произошло. Моя дорогая девочка, я… — Он прерывает себя, поднимает руку и удивленно смотрит на нее. — Я дрожу.