— Ты не отвечаешь на звонки в последнее время, да? — спрашивает Антон, с гримасой вытирая мой телефон и вставляя его в зарядное устройство возле телевизора.
— Зачем? — спрашиваю я.
— Работа, пацан. Что, думаешь, теперь ты выше этого?
— У меня перерыв.
— Это не тебе решать, — говорит Антон, скрещивая руки на груди.
Он чем-то похож на моего отца. Они оба коренастые мужчины, с серебристыми волосами, коротко подстриженными и зачесанными назад. У них одинаковые пустые черные глаза.
Два моих отца — зеркальные отражения друг друга. Один дал мне мой первый пистолет, а другой — первый сломанный нос. Один рассказал мне о сексе, другой — о моих кошмарах. Один пытается сохранить мне жизнь, другой хочет моей смерти.
Но оба они выглядят одинаково. Полный дурдом.
— Я спал, — говорю я Антону.
Он не улыбается. Он просто смотрит на меня.
— Пять дней?
— Может, на мне лежит проклятие?
— Ты не принцесса.
Я улыбаюсь. — Ты не узнаешь, пока не поцелуешь меня, dedushka.
— Перестань флиртовать со мной и оденься. Я пришел сюда не для того, чтобы смотреть на тощих голых блядей, от которых воняет мочой и блевотиной.
Закатив глаза, я встаю с дивана. Я не голый — на мне боксеры, — но я делаю то, что говорит Антон, потому что он не против вытащить меня из квартиры в боксерах.
Я беру из кучи одежды треники и футболку. Они оба пахнут потом и стиральным порошком. Раньше на спинке кресла лежала куча чистой одежды и куча поношенной, но они уже давно слились воедино.
— Собери и сумку, — говорит Антон. — Ты собираешься какое-то время побыть в Лондоне.
— Лондон? — повторяю я.
Мой отец редко отправляет меня по делам в Великобританию. Наверное, потому что там у него меньше юрисдикции. Меньше связей — меньше того, что ему может сойти с рук.
Возможно, именно поэтому он посылает меня.
Там есть пара журналистов, два маленьких засранца, которые пишут для "Часового". Они вставляют имя отца в статьи, где его не должно быть. Ходят слухи, что они работают над большим материалом о коррупции в российской политике. Антон сухо рассмеялся.
— Представь себе. Твой отец хочет, чтобы ты, — Антон делает неопределенный жест, — убедил их не лезть не в свое дело.
— Старик боится двух сплетников?
Антон снова закатил на меня глаза. — Нет. Твой отец — частное лицо, ему нужно защищать свою частную жизнь.
— То есть ему нужно, чтобы я защищал его личную жизнь.
Антон улыбается. — Не зря же ты его любимый сын.
Мы оба смеемся. У моего отца есть только один законный ребенок: его старший сын и наследник Андрей. Я не только далеко не самый любимый сын, он даже почти не признает, что я его сын.
Если бы он мог убить меня, чтобы сделать из моей кожи одеяло для Андрея, он бы непременно это сделал.
Возможно, в конце концов, он так и сделает.
Я протискиваюсь мимо одного из головорезов с картофельным лицом, чтобы взять из раковины зубную щетку, бритву и лосьон после бритья. Я бросаю их в сумку вместе с одеждой, боксерскими обмотками, перочинным ножом и экземпляром "Республики Платона", который Закари одолжил мне в прошлый раз, когда мы с ним виделись.
Он с грохотом падает в сумку. Это дерьмо тяжелее кирпича и такое же большое. — Это идеальное введение в философию, — сказал мне этот ублюдок, когда отдавал ее мне. — Базовый текст. Попробуй.
Я люблю Закари Блэквуда, но одалживать мне эту книгу было глупостью.
— Старик хочет, чтобы я поехал в Лондон и что? — спрашиваю я Антона. — Сломать им пальцы, чтобы они больше не могли писать?
— В наше время любой может писать без пальцев, — говорит Антон. Его тон легкий, что вызывает у меня тревогу. — Технологии шагнули так далеко, знаешь ли.
Я ничего не говорю, ожидая, что он выплюнет.
— Он хочет, чтобы они умерли. Вот и все. И чтобы все было чисто. В Лондоне ты сам по себе.
— И это все, да? — пробормотал я, наполовину про себя. — Убить несколько парней и все сделать чисто?
Нет смысла говорить Антону, что я не хочу этого делать. Нет смысла говорить Антону, что я не думаю, что наказание соответствует преступлению, или что я не хочу пачкать руки кровью писателей, которые, вероятно, не смогли бы защитить себя от своих собственных теней.
Антон уже знает все это. Его ответ уже выстроился во рту, я вижу, как он проглядывает за жесткими блоками его слишком белых зубов. Антон просто скажет мне, что настоящие мужчины делают то, что должны делать, просят у Бога прощения и спят по ночам, потому что так поступают мужчины.