Сначала я думаю, что это потому, что она боится вернуться домой с Заком и оставить меня одну в квартире.
А потом мы слышим звук ключей Зака в двери и приближающиеся шаги. Из коридора доносится запах сигарет, и я вдруг понимаю, почему Тео так напряжена.
Я даже не замечаю Зака, когда он входит в комнату. Мой взгляд устремляется мимо него в тень коридора, из которой появляется возвышающийся силуэт. А потом я смотрю в пару пустых черных глаз, и мои легкие сжимаются, не желая пропускать воздух. Горло сжимается, сердцебиение учащается.
Мой голос покидает горло еще до того, как я осознаю, что говорю. — О, абсолютно, черт возьми, нет.
— Давно не виделись, Колючка.
Сиротка Олененок
Яков
— Ты не учишься на своих ошибках, Блэквуд?
— Я учусь на своих ошибках, Кавински. Проблема в том, что она не учится на своих.
Наше воссоединение было не совсем обычным, но, опять же, Закари Блэквуд — единственный друг, с которым я регулярно вижусь. Я даже провел прошлое Рождество с ним и его Теодорой в их квартире в Оксфорде, и хотя я не имел ни малейшего понятия, о чем они говорили половину времени, это был лучший сон за весь год. Мы расстались, пообещав вскоре увидеться снова, и Закари дал мне свой экземпляр "Республики" Платона, чтобы я пока почитал.
Я пока не осилил первые пятьдесят страниц, но я и не ожидал, что увижу его так скоро.
— Ты думаешь, это ее вина? — спрашиваю я, глядя из окна такси на пролетающий мимо серо-зеленый Лондон. — Вся эта история с преследователем?
— Конечно, это не ее вина. — Закари вздыхает и проводит рукой по лицу.
Несмотря на то, как часто я его вижу, Закари никогда не меняется. Время течет по нему, как вода по камню. Он выглядит так же, как и в Спиркресте, — в шерстяном джемпере, кожаных мокасинах и очках в золотой оправе.
Но сегодня он впервые выглядит старше. Обеспокоенным.
Усталым.
Я замечаю это сразу же, как только он забирает меня из аэропорта. Даже в тусклом полумраке затемненных окон его частного такси я вижу, как хмурится его лицо, как страх таится в его глазах.
Я не привык видеть его таким, и мне это чертовски не нравится.
— Я просто хочу, чтобы она была в безопасности — почему это так сложно? — Закари с гримасой покачал головой. — Ей двадцать один год, ради всего святого. Я думал, что защищать ее станет проще, а не сложнее.
— Ей не нужна твоя защита.
Это суровая правда, и Закари должен ее услышать. Я слишком уважаю его, чтобы не сказать ему это в лицо.
Но он не собирается слушать. Я бы не послушал. Когда дело касается Лены, здравый смысл улетучивается в окно, и единственное, что остается, — это первобытное желание защищать и оберегать. Я чувствовал то же самое первобытное желание все эти годы, когда Зак впервые попросил меня защитить его младшую сестру, так как же я мог не послушаться?
Не то чтобы это имело для нее значение. Ей все равно, что он чувствует; она просто хочет быть свободной. А почему бы и нет? Разве не этого мы все хотим?
— Почему бы ей просто не переехать? — спрашиваю я, бросая на Зака косой взгляд. — Держать новый адрес в секрете? Компромисс и все такое.
— Она не хочет отдавать квартиру. — Зак качает головой. — Я пытался.
— Не могу ее винить. — Я показываю жестом на жилой дом, перед которым припарковалось такси. — Милое местечко. Найтсбридж, да? Чертовски шикарное.
— Не настолько шикарное, чтобы рисковать быть убитой в собственной постели, — мрачно бурчит Закари.
Я выпрямляюсь и хлопаю его по плечу. — Этого не случится. Я ведь теперь здесь, правда?
Закари кивает, но уверенность на его лице быстро исчезает, сменяясь мрачным отчаянием.
— Она будет очень зла, Кав.
— На тебя, да. Она уже ненавидит меня.
— Она не ненавидит тебя.
Зак говорит это как утверждение, но его глаза вопросительно расширяются.
— Она ненавидит мои гребаные кишки. Не удивлюсь, если она снова вызовет на меня полицию.
— Она тебя не ненавидит. — Закари нахмурился. — Она взяла тебя в Париж, не так ли? В наш последний год в Спиркресте.
— Потому что этого хотели ее друзья.
— Ну, да, и потому что ты заслуживаешь доверия и можешь обеспечить ее безопасность. — Рот Закари искривляется. — Правда…?
Я смеюсь. — Неправильно. Она взяла меня, потому что я слишком чертовски туп, чтобы иметь хоть одну самостоятельную мысль, и буду просто делать то, что мне скажут, как собака.
— Она так сказала?