— Да.
Закари медленно моргает, его умные глаза изучают мое лицо.
— Мне жаль, Кав. Ты не тупой, и ты не собака.
Я думаю о том, как Данил Степанович заставлял меня бегать по Москве, выполняя его приказы, как отец дергал меня за поводок и отправлял в Лондон убивать журналистов. Я ухмыляюсь Захару. — Ты свистнул, и я пришел, да?
— Все не так.
Закари кажется настолько искренне пораженным идеей, что мне приходится бросить ему кость. Иронично.
— Успокойся, парень. Это шутка. Я не собака, не надо со мной так обращаться. Хорошо? Все в порядке.
Он вздыхает и проверяет свой телефон. — Лучше поднимись.
Мы выходим из такси, и я достаю из кармана коробку сигарет. — Ты сказал ей?
— Нет, Кав, не сказал. Я боялся, что она… Боже, я даже не знаю. Накричит на меня. Убежит. — Закари издал усталый смешок, проведя руками по лицу. — Вызовит полицию на нас обоих?
Я пожимаю плечами — это определенно возможно — и следую за Закари в жилой дом. Внутри он еще более причудливый, чем снаружи, с большими мраморными камнями, старомодными лампами, свисающими с потолка, и лифтом с бронзовой решеткой. Я жестом показываю на потолки.
— Никакого видеонаблюдения?
— Очевидно, нет, — говорит Закари, ведя меня к лифту. — Вот почему мне нужна твоя помощь. Думаешь, сможешь найти парня?
— Я могу попробовать. — колючка Захара, вероятно, собирается максимально усложнить мне задачу, но я не говорю этого Закари. — Что мы будем делать, если найдем его? Убьем его?
Закари колеблется. Он смотрит на меня так, будто не знает, шучу я или нет.
— Это заманчивое предложение, — говорит он наконец. — Но давай решим, когда приедем туда. А пока ты не будешь против, если ты присмотришь за ней? Я знаю, что прошу многого, Кав, и я и так уже задолжал тебе целую жизнь.
— Мне нужно кое-что сделать в Лондоне, — говорю я ему. — Но я сделаю все, что в моих силах. — Я ухмыляюсь ему. — Спать у нее на пороге и следить, чтобы никто не прошел мимо.
— У нее есть гостевая спальня, знаешь ли, — говорит Закари с коротким смешком. — Чем ты вообще занимаешься в эти дни? Я не получал от тебя ответа с Рождества — ты отвечаешь на сообщения едва ли не хуже, чем Захара. Боже, — внезапно говорит он, прикрывая рот рукой, — мы даже не успели как следует пообщаться. Я чувствую себя таким ублюдком. Я не… не отрываю тебя от работы, девушки или еще чего-нибудь?
— Нет. Моя единственная работа сейчас — убивать журналистов, а это хороший перерыв.
Глаза Закари расширились. — Убивать журналистов — пожалуйста, скажи, что ты шутишь.
Я смеюсь, и прежде чем я успеваю что-то сказать, Закари останавливается перед высокой дверью с цифрой 12, выбитой на блестящей табличке.
— Мы здесь, — говорит он тихим тоном, беспокойство написано на каждой черточке его лица. — Она будет очень зла, Кав.
— Давай сделаем ставки, — говорю я, бодро постукивая его по плечу. — Кого она ударит первым, тебя или меня?
— Ха. Определенно тебя.
Зак достает из кармана ключ, тянется к замку, а потом останавливается, оглядываясь на меня.
— Яков. От всего сердца — спасибо тебе. Я в долгу перед тобой — и всегда буду в долгу. Все, что тебе нужно от меня, проси.
Я наклоняю голову.
— Да? У меня не было времени забрать свой лондонский мотоцикл. Он все еще в камере хранения возле аэропорта. Он мне нужен, чтобы передвигаться.
Он быстро кивает. — Пришли мне адрес хранилища, и я завезу его завтра первым делом. Что-нибудь еще?
Я вздыхаю.
— "Республика Платона". Да ладно, чувак. Неужели я должен ее читать?
Лицо Закари опускается. — Ну, это идеальное введение в философию, но… Я не говорю, что ты должен ее прочитать, конечно, просто это значительно улучшит твой ум и дух…
С первой за долгое время настоящей улыбкой я обнимаю его за шею и прижимаю к себе. — Я скучал по тебе, парень.
— Я тоже по тебе скучал, Кав.
А потом он открывает дверь, и весь ад вырывается наружу.
Когда я впервые встретил Захару Блэквуд, ей было шестнадцать лет, и она была полна боли и голода.
Это было все, что я видел, когда смотрел на нее, даже сквозь блеск ее красоты, этот блестящий панцирь из туфель на высоких каблуках, блеска для губ и сверкающих локонов. Он скапливался в ее глазах, этих больших карих глазах, как у олененка-сироты, как у мультяшной лани с убитой семьей. Ее глаза были того же цвета, что и у брата, но если взгляд Зака был уверенным и самодостаточным, то взгляд его младшей сестры был тонущим бассейном печали и неудовлетворенных желаний.
Я видел только это, когда смотрел на нее, и от этого у меня внутри все клокотало. Находиться рядом с ней было все равно, что разрывать рану, нанесенную Леной, в моем нутре. Каждый раз, когда я следовал за Захарой, у меня возникало ощущение, что я оставляю за собой кровавый след, блестящее багровое озеро, в которое Захара может заглянуть и полюбоваться своим отражением.